воцарялась глухая тишина, и каждый звук, звяканье уздечки или фырканье лошади, 
казался громким. Мартос проехал на правый фланг в Вальсдорфский лес, откуда 
вечером Алеексеевский и Кременчугский полки выбили немцев, пробыв там около 
часа, выпил чаю, покурил и вернулся обратно к лощине у Ваплица. 

Туман совсем сгустился, и снова из глубины начался треск выстрелов, 
отдававшийся эхом в лесу. Стрельба усиливалась. Почему? Что за ней должно было 
последовать? Прорыв по лощине? 

Мартос распорядился перетянуть к лощине бригаду полковника Новицкого и приказал 
инспектору артиллерии поставить здесь мортирный дивизион и ближайшие батареи. 
После этого Николай Николаевич уже никуда не отлучался, стал на холме вместе со 
штабом, ждал рассвета, нахохлившись, в накинутой шинели. Адъютант время от 
времени доставал из своей сумки коробку с папиросами "Пушка" и по- давал ему. 
Неподалеку сидел начальник штаба Мачуговский. Дальше - офицеры, казаки, 
вестовые. 

Мартос спрашивал мнение Мачуговского, чем усиливать оборону, если Новицкий не 
справится, а Мачуговский сонным хриплым голосом отвечал, что тогда надо снять 
справа, из Вальсдорфского леса вторую бригаду: конечно, это риск, но другого не 
видно. Вот если бы раньше повернули фронт наступления! 

Вчера Мартос так разругался по телефону с Постовским, что в сердцах отказался 
от командования. 

Да прошлого теперь не вернешь. 

И Мачуговский задремал. 

Вспыхивали голубоватыми светом ракеты, отбегали длинные тени, медленно 
приближалось утро. 

На рассвете немцы все-таки прорвались в лощину и густыми цепями вышли из леса 
прямо перед холмом, где стоял Мартос. 

Батареи открыли огонь, выпустив первые шрапнели. Германцы не останавливались. 
Между вспышками белорозовых разрывов было видно бегущую пехоту. За ней - 
несколько всадников с обнаженными шашками. Ползли, извиваясь, раненые, то 
выныривая из тумана, то погружаясь в него с головой. Огонь стал беглым, прешел 
в ураганный. По воздуху пролетела задняя часть лошади. 

Мартос повернул бинокль - еще и с северной стороны шли стройные колонны. Сколь 
их? Сейчас прицелы на батареях уменьшаются, скоро перейдут на картечь, а там и 
вовсе прекратится огонь, чтобы не побить своих. 

Но пока мясорубка мелет безостановочно. 

Угадал Николай Николаевич, они здесь не пройдут! 

Подскакал артиллерийский горнист с маленькой медной трубой за плечом, передал 
донесения полковника мортирного дивизиона - атака отбита! 

Канонада стихает, два-три отдельных выстрела еще бухают порознь. 

В бинокль было видно, как бегут навстречу друг другу немцы и русские. В штыки! 
Люди теснили друг друга. Стлался туман и желтый дым. 

Мартос торжествовал, курил папиросу за папиросой, требовал от Мачуговского 
сведений с других участков. А здесь он разбил германцев. 

К десяти часам вдоль холма стройной колонной в сопровождении казаков шли 
пленные, и Мартос смотрел на них, любуясь и считая идущих впереди офицеров. 
Восемнадцать офицеров! И тысяча солдат. 

Они двигались маршем по шоссе на Нейденбург, заканчивать свою войну в лагерях 
военнопленных, неся в Россию весть о славном пятнадцатом корпусе. 

Мгновения торжества окрасились для Мартоса еще и удовольствием от того, что к 
нему на командный пункт прибывал Самсонов. 

Николай Николаевич потребовал лошадь и быстро спустился вниз, на восточную 
сторону. И действительно, мимо германцев, теснимых казаками к обочине, в 
сопровождении конвоя ехал могучий широкоплечий генерал с белыми георгиевским 
крестиком на груди. 

Мартос сдавил бока лошади, послав ее рысью. 

Их бородатого, немало поседевшего, тяжеловесного человека на Мартоса будто 
выглянул мальчик Саша Самсонов из киевской военной гимназии, добродушный силач.