оставивший прекрасные карты? Таких было десятки. 

В папке желтел костянной нож для бумаг, вложенный туда как закладка. Отведя в 
сторону кипу документов, исписанных черными чернилами каллиграфическим почерком 
старых писарей, Самсонов прочитал: "Когда горы достаточно были обстреляны 
горным орудием и стрелками с обеих сторон, полковник Яфимович приказал 
штабс-капитану Каневскому двинуться на штурм. Неприятель защищался с 
необыкновенным упорством, по всему гребню обеих вершин были устроены из камней 
траншеи, откуда штурмующие были встречены градом камней и пуль, и по мере того, 
как штурмующие занимали одну траншею, привычный к горам неприятель перебегал в 
другую, из которой опять можно было выбить его только штыками. 

Громадные камни, несясь с неимоверною быстротою, уносили за собой все, что 
попадало на пути, так что раненые летели вниз и уже внизу поддерживались 
находящимися там стрелками, не допускающими их скатывания в Зеравшан, тогда как 
неприятельские трупы один за другим летели прямо в пропасть". 

Этот рапорт начальника Зеравшанского отряда напомнил Самсонову Японскую 
кампанию, бой у деревни Бенсиху, где крутые сопки возле реки были покрыты 
траншеями японцев, а наши стрелки отчаянно лезли вверх. 

Как всегда на бумаге, геройство впечатляло, тогда как на войне никогда не было 
никакого геройства, а что и было, так злоба или отчаяние или страх перед 
начальством. Вспомнилось полное голубоглазое лицо Ренненкампфа, с молодецки 
закрученными усами, дышавшее бесстрашием. Храбрый генерал ходил в цепь с 
маузером как корнет, но под Бэнхису не дал Самсонову батальона в поддержку - и 
тысячи солдат легли зря. 

Александр Васильевич знал о военном положении России многое. Его жизнь давно 
принадлежала России-матушке и государю, - с августа 19 числа 1875 года, когда 
он принес присягу будучи шестнадцатилетним юнкером унтер-офицерского звания. 
Еще не было на свете Екатерины Александровны, а нелюбимый ею Яков Григорьевич 
Жилинский был удалым удальцом, лучшим в училище воспитанником. 

Вспомнив Жилинского, который тогда был его другом и защитником и потом 
превратился в соперника, Самсонов ощутил горечь. Было жалко юности и стыдно за 
это невоенное, расслабляющее чувство. 

Он закрыл глаза, поглядел туда, откуда веяло болью. Сегодня был праздник. На 
черных мраморных досках в церкви училища вырезаны золотыми буквами имена бывших 
юнкеров. Он будто увидел их снова: 

Дубровский Петр. Подпоручик. Выпуск 1825 года. 

Убит на штурме крепости Ахалупка 15 августа 1828 года....Киреевский Петр. 
Корнет. Выпуск 1830 года. 

На штурме Варшавских укреплений 26 августа 1831 года получил пятнадцать ран 
пиками и саблею в голову, от которых в тот же день умер. 

...Вревский барон, Павел. Генерал-адъютант. Выпуск 

1828 года. Убит ядром 4 августа 1855 года в сражении против турок, англичан и 
французов при реке Черной. 

Разные годы, разные дела, родные имена. Ведь те золотые буквы издавна сулили и 
ему подобную судьбу и вечную жизнь в памяти армии. 

- Откуда, зверь? - раздался громкий веселый голос молодого Жилинского. 

Александр Васильевич не раскрыл глаз, зная, что давно нету того рослого 
сероглазого юноши с мужественным лицом. А юнкер Самсонов, большой, сильный, 
оставляющий впечатление увальня, вытягивается смирно перед строгим старшим 
вахмистром. 

- С Киева, - быстро, на малороссийский манер отвечает Самсонов, и ответ звучит 
для петербургского слуха так: " З Кыева". 

- Плох доклад, - говорит Жилинский. - Очень плох. Развернуться и отдать рапорт 
по форме. 

Самсонов поворачивается, отходит на четыре шага, четко разворачивается и "дает 
ногу", пройдя печатно четыре шага. 

- Самсонов Александр прибыл из Киевской военной гимназии для обучения наукам в 
Николаевском кавалерийском училищи. 

- Из Кыевской? - Жилинский улыбается. - Тарас Бульба? 

- Самсонов Александру, - повторяет Самсонов. У него есть только это имя, и он