Выполнял бы приказания начальника? 

Екатерина Александровна несогласно вскинула брови и поглядела на него изумленно.
 Но когда сын встал, она промолчала, показывая, что поддерживает мужа. 

- Папа, - сказала Вера. - Мне тоже очень жалко Головко. 

В лице мальчика промелькнуло беззащитное детское выражение обиды, он не понимал,
 за какую провинность родители удаляют его и почему идея отечества вдруг 
заслонила все, и родительскую любовь, и несчастье. 

Александр Васильевич посмотрел, как за сыном закрылась дверь, подумал о 
полковнике Багратуни: тот хорошо знает язык и обычаи персов и выразил желание 
взять на себя общий надзор за школьной жизнью мальчика-перса. 

- Он переживает, - сказала Екатерина Александровна. - Я пойду еще поработаю, - 
вымолвил Самсонов. - А много переживать мужчине - вредно. Он уже почти мужчина. 
Я в его годы в военной гимназии жил по сигналам военного трубача. - И, 
выговорив это, смягчился: - Ладно, матушка... 

* * * 

Генерал-губернатор нашел у себя в кабинете бумаги, подготовленные старшим 
адъютантом, исполнительным штабс-капитаном Бабушкиным, и взялся за донесения по 
четвертому, разведывательному, отделению отдела генерал-квартирмейстера. 
Пролистал. Настроения туземцев в Афганистане и в Бухаре. Обстановка на границе. 
На юге от Тенджена офицерская разведка выяснила, что большинство туркмен 
вооружено винтовками новейших систем с клеймами английских и германских заводов.
 Что же, это не ново. И все же большинство - за Россию. Вот какой-то резидент М.
 сообщает: мирзу Шамса, его секретаря и сына Наибуль Хукуме арестовали и 
послали в Кабул - за поборы и за то, что силой брали женщин и девушек. Разве 
русский позволит себе такое? 

Самсонов вспомнил нападения неизвестных в октябре - ноябре прошлого года на 
посты пограничной стражи на персидской и афганской границе. Несколько постов 
вырублены из засад, причем без грабительских целей, для устрашения. Сейчас было 
спокойно. Только вот - он улыбнулся - в бухарском кишлаке Юрчи приставали к 
купцу Головащенко, грозили перебить все семейство, если не перейдет в 
мусульманство; но местные армяне сообщили бухарскому беку, и ретивым чалмам 
дали по двадцать пять палок, и нынче они ведут себя мирно. Это Азия, Александр 
Васильевич, коварный и простодушный край. 

Когда Самсонов после академии служил на Кавказе, ему довелось слышать предания 
недавней старины о покорении немирных аулов. А Польша, куда он попал потом? 
Разве среди поляков мало встречалось враждебно настроенных? И все держится на 
армии, империя еще не перебродила, не присиделась как всадник в седле, еще 
десятки лет торговать храбрым Головащенкам, строить пути железнодорожникам, 
держать кордоны противочумной охране. Велика ты, матушка-Россия, и по-всякому 
понимаешь - на русском, польском, грузинском, персидском. Но привыкла с 
Батыевых времен, что человек - это песчинка, и несет твой ветер эти песчинки 
бессчетно. Ибо армия твой хребет. Мыслишь ты силой и чувствуешь силой. А 
другого пути нет. Если суждено тебе когда-нибудь измениться, если прогресс 
откроет способ обогащения твоей руды, тогда империя разлетится на части, и 
неведомо, что уцелеет. 

Забравшись в этакую неизвестность, Самсонов очень удивился. 

Надо же, как отразилась чувственность Володи на нем. 

Он отложил папку четвертого отделения, взял письмо консула Михайлова из 
персидского города Турбети-Хейдери о четырнадцателетнем сыне правителя 
провинции Бехар Щуджа. Консул писал: "В Хоросане, как на арене борьбы 
русско-английского влияния, Шуджа всегда стоял на стороне, вызывал всякую 
поддержку нашим интересам". Самсонов поставил резолюцию: "Принять в кадетский 
корпус на казенный счет без предварительных испытаний". И судьба мальчика 
решилась. Привезут его в Ташкент, поселят на квартире, отдельно от русских 
кадетов, оденут в мундирчик, и будет он на чужбине постигать науки и военную 
дисциплину. 

Самсонов вспомнил Киевскую военную гимназию, и стало грустно.Тогда кончилось 
детство, оторвали его от матери и отдали ей, матушке-России, навсегда. 

"А тебя мы пожалели, - подумал он о Володе, учившемся в обычной гимназии. - Ты 
пока вольная птица". 

Прочитав штабные бумаги, Александр Васильевич взялся за папку с документами о 
Туркестане. В июне исполнялось пятьдесят лет покорения края, из "Туркестанских 
ведомостей" просил что-нибудь написать. Но ему ли писать? Какие исполины 
предшествовали ему! Черняев, Скобелев, Кауфман... А скромные исполнители, такие 
как Генерального штаба Корнилов, исследовавший границу с Афганистаном и