него был бодрый. 

- Только что взяли Мюлен! - объявил он, улыбаясь. 

Прорвали-таки! Вот Мартос, и тиран, и заездил свой штаб, а колотит германцев, 
спасает армию. 

Постовский хлопнул в ладоши, шагнул навстречу Андогскому и забрал телеграмму. 

- Кто подписал? Мартос? - спросил Самсонов. 

- Полковник Панаш, - ответил Постовский. - Скромен наш Николай Николаевич! У 
него не "взят" Мюлен, а всего лишь "занят", точно без боя... Ну слава богу! 

Блеснула надежда. 

Как все сошлось! Позорный отход Артамонова, конфуз Благовещенского, порыв 
Мартоса. 

- Завтра к Мартосу! - приказал командующий. - На месте разберемся, как быть 
дальше. 

- Но, - возразил Постовский. - Как же поддерживать связь с корпусами? 

- Никаких "но"! Едем в Надрау, - велел Александр Васильевич. Положение у нас 
пиковое. У немцев, я думаю, - тоже. Все решается завтра. Я должен быть в 
войсках! 

Это было сказано угрожающим тоном, и Постовский замолчал и стал нервно сгибать 
бумажку телеграммы. 

- Вы свободны, господа, - произнес командующий. 

* * * 

Что ж, наступала решающая минута, ради которой и живет офицер. Если суждено 
завтра Самсонову погибнуть на позиции, он погибнет, как погибли многие... а 
самым первым однокашник Данилевский, давным - давно, еще в Турецкую. Александру 
Васильевичу вспомнилось, как юный старший вахмистр Яков Жилинский испытывал на 
нем свою силу. Потом всплыл в памяти туркестанский штабс-капитан Головко, 
разбившийся на лошади в Николин день по вине самого Александра Васильевича... 
За Головко пришли на ум Екатерина Александровна, Володя и Вера на гремящем от 
оркестровых маршей вокзале в Минеральных Водах, и все глядели на него 
по-разному - со слезами, с гордостью, с благоговением. 

Самсонов написал Екатерине Александровне краткое письмо: он здоров, дела идут 
хорошо, скучает... 

После письма к нему напросился Нокс, и к той поре подоспела еще одна телеграмма 
от Артамонова, так что больше не было времени мечтать о прошедшем. 

Артамонов лукавил и на сей раз. Текст был такой: "14 августа. 7ч. 25 м. из 
Сольдау. После тяжкого боя корпус удержал Сольдау. Противник занимает 
охватывающее положение, но остановился. Переправы мои обеспечены. В этом районе 
опасно держать большие силы в виду артиллерии, особенно гаубиц. Связи все 
нарушены. Потери огромны, особенно офицерами. Настроение войск хорошее. А 
войска послушны, проявили выдающуюся выносливость, оставаясь без горячей пищи и 
воды более двух дней. Держать у Сольдау большие силы затруднительно. Удерживаю 
город авангардом из остатков разных полков. Для перехода в наступление надо 
прилив новых сил. Все прибывшие уже понесли большие потери. Приведу все части 
корпуса в порядок наутро и перейду в наступление. Генерал Артамонов." 

Замечательно сочинил депешу генерал Артамонов! Сам отступал, а твердил о 
наступлении. И притом в каждой строчке и бравость, и безнадежность, - на любой 
вкус. Кто захочет атаковать, найдет подтверждение для атаки: кто захочет 
обороняться, тоже найдет доводы в свою пользу, - вот до чего искусен в вождении 
войск командир первого корпуса. 

Вошел Нокс, спросил, как понимать завтрашний отъезд штаба? Вопрос не имел 
военной опоры, - был чисто нравственный. 

- Потому что верю в успех, - ответил Александр Васильевич. - Вам же ехать вовсе 
не обязательно. 

Но британец хотел ехать. И дело не в служебном долге, нет, Самсонов 
почувствовал, что Нокс при внешнем хладнокровии не уклонится от боя, это был 
военный человек, пусть и англичанин, и как военный он был близок Александру 
Васильевичу. 

- Ваша воля, - оказал командующий. - Но если возникнет опасность, я вас отошлю.