- Наверх! - повторил подполковник. 

Телефонист подпрыгнул, заелозил сапогами по земляной стенке окопа и с трудом 
вылез. 

- Постой-ка там, - сказал Девяткин и обратился к двум номерам, которые сидели, 
согнувшись, на банкете и тусклыми глазами наблюдали за ним, - Скучно без дела? 
Или смерти испугались, орлы? - Один из них что-то ответил - из-за грохота 
неслышное. - о себе не жалей! - крикнул Девяткин. - Так легче! 

Поняли, закивали согласно. Девяткин велел телеграфисту спуститься, звонить к 
пехоте, где был оставлен в окопах офицер батареи. Телефонист сполз на животе 
вниз и с бодростью схватился за трубку. Потом поднял голову и, угасая, поглядел 
на командира. "Обрыв?" - подумал Девяткин. Ему не хотелось посылать этого 
щуплого человека на смерть, а если был обрыв провода, то посылать надо было. 

- Молчит, - кисло сморщился телефонист. - Надо идти. 

- Вызывай снова! 

- Нет, ваше благородие, надо идти. 

Снова загремело и засвистело в небе. Телефонист сжался. 

- Ну иди, - сказал Девяткин. - С богом. 

Телефонист с окаменевшим лицом поглядел на подполковника. Что-то с ним 
произошло, укрепило. А что именно, Девяткин не знал и не имел возможности 
узнавать: он не жалел телефониста, и тот теперь был согласен, что его не надо 
жалеть. 

Прибежал поручик и, ничего не поняв, стал с воодушевлением подгонять 
телефониста. 

- Не надо, - сказал Девяткин. - Он все сделает, как надо. 

Вот здесь, на этом солдате кончалось право командира разделять с ними судьбу. 
Дальше - они со своими верой и страхом должны идти сами. 

Обстрел тяжелыми снарядами продолжался, и можно было догадываться, какое пекло 
сейчас кипит впереди у Выборгского полка. Уцелеет ли там хоть кто-нибудь? 

Прошло минут двадцать - солдатик не возвращался. И полчаса прошло, и час. Не 
вернулся телефонист. Послали другого. 

В девять часов вдруг запищал вызов телефона - началась атака немцев. 

Девяткин перекрестился и с легкостью выбрался из осточертевшего окопа. 
Наконец-то! 

И пошли команды фейерверкерам, наводка по прицельному плану - на дорогу у двух 
сосен, кладбище, мельницу. 

Вечная память тому солдатику, линия работала, передавала сообщения с пехотных 
позиций и наблюдательного пункта. 

В пехотном окопе подпоручик Луков был придавлен обвалившейся землей, но пока 
держался и указывал цели. 

На дубе, на оборудованной площадке находился поручик Русевич, передавал оттуда, 
что видит скопление неприятеля за кладбищенской оградой и в кустах слева от 
мельницы; а по дороге у двух сосен колонна разворачивалась в цепи. 

Девяткин скомандовал произвести одиночные пробные выстрелы по всем указанным 
целям с последующим ускорением до беглого огня. 

Рукояти казенников отвернулись, снаряды легли в казну, затворы вдвинулись и 
заперли казну. 

Наводчик Протопопов глядел в прицел с неподвижной улыбкой, подкручивая маховик. 


- Давайте, Коля, - сказал Девяткин Гулинскому. 

- Первое орудие! - скомандовал поручик. 

Протопопов дернул шнур, пушка бухнула, ствол отодвинулся назад, вытягивая из 
люльки маслянисто блестящую трубку накатника, потом вернулся обратно, а колеса 
подпрыгнули.