Он почувствовал себя дома. Здесь, позади позиции, он располагался со всем 
батарейным хозяйством: здесь была даже маленькая банька. Справа на холме 
располагался наблюдательный пункт, внизу в лощине стояли орудия, а дальше, в 
окопах пехоты, тоже сидел наблюдатель из артиллеристов. 

В небе зашелестело, загрохотало, как будто приближался нацеленный прямо на 
подполковника железнодорожный состав. Выло, сотрясало небесную твердь и 
стискивало сердце ужасом неотвратимой смерти. Это летел "чемодан". 

Вестовой спрыгнул с брички и упал на землю, закрывшись руками. Лошадь присела 
на задние ноги, как испуганная собака. "Сейчас понесет", - подумал Девяткин и, 
не выпуская из рук портфеля с деньгами, тоже выпрыгнул и потянулся подхватить 
вожжи. Но земля качнулась под ногами, полковник застыл на месте с протянутой 
рукой и прижатым к боку портфелем, а лошадь с бричкой неслись в горы вниз, в 
лощину. 

Девяткин опомнился при виде переворачивающейся брички и глядел на полускрытые 
зелеными кустами орудия, определяя, целы ли они. Ничего не разобрав, он пошел к 
домику. 

Снова зашелестел по небу железный змей, снова замер подполковник, борясь с 
невыносимым ужасом. "Чемоданы" били впереди батареи, по окопам пехоты. Черные 
грибы дыма вздымались выше деревьев. 

Навстречу подполковнику выбежали из домика старший офицер батареи штабс-капитан 
Рыксин и поручик Гулинокий. "Кто дежурный на батарее?" крикнул Девяткин. 

- Я, господин полковник, - ответил Гулинский. 

- Да как же так, Коля? - упрекнул его подполковник. - А ребята одни, без 
офицера? 

- Так вышло, Владимир Евграфович, - виновато произнес поручик. - Утро тихое... 
думал чайку попить да побриться... 

- Вам необходимо немедленно быть на батарее, - сказал Девяткин. 

- Здесь от "чемодана" тоже не спасешься. Хоть и не можем достать их огнем, но 
оставлять своих орудий не будем. 

- Но посмотрите, Владимир Евграфович, если надо - я мигом. 

- А что думают там номера? Что, господа чаек распивают и никого на батарее нет? 
Идите, Коля... Погодите, я тоже с вами. - Девяткин сунул Рыксину портфель и 
пошел по протоптанной тропинке вдоль забора. Подполковник понимал, что сейчас 
никакие офицеры не могут спасти нижних чинов от обстрела, но знал, что в 
трудную минуту офицер должен быть со своими солдатами, и следовал этому правилу,
 а остальное - как господь решит. 

Земля ходила ходуном, когда он спускался в лощину, и сапоги скользили по росе. 
Он добежал до артиллерийских окопов, спрыгнул вниз и был счастлив, увидев 
улыбку на лице лучшего наводчика батареи Протопопова, смуглого, как цыган, с 
серьгой в ухе. 

- Как, Протопопов? - спросил подполковник. - Небось испугался? 

- Кто испугался, ваше благородие? - крикнул наводчик. - Сидим и ждем, когда он 
по нам жахнет. А он все грозит да грозит. Аж заморились! Девяткин прошел дальше 
к ячейке телефониста, где маленький щуплый телефонист сидел, зажмурившись, 
возле желтой коробки аппарата. Он тронул его за плечо, и солдат уставился 
бессмысленным взором, словно не командир стоял перед ним, а черт хвостатый 
вознамерился утащить его в пекло. 

- Звони к пехоте! - велел Девяткин. - Проверь линию. Телеграфист не пошевелился.
 Кругом звенело, бухало железной дубинкой в огромный барабан. 

- Не бойся, - сказал Девяткин. - Это с непривычки. Солдат судорожно зевнул и 
механически перекрестил рот. 

- Встать! - скомандовал Девяткин и встряхнул его. Тот опомнился и испугался 
подполковника больше "чемоданов", что и требовалось. - Лезь наверх! - велел 
подполковник. - Живо! 

Телефонист встал на банкет, высунулся над окопом и жалко оглянулся на командира,
 словно спросил: куда ты гонишь меня? 

Но Девяткин не дал себе увлечься жалостью, ибо должен был заботиться не о 
маленьком телефонисте, а о всей батарее, и здесь жалеть кого-то одного значило 
губить всех.