дружелюбно, как будто Платонов ради шутки спрятал форму, а теперь надо ее найти.
 - Я не знаю, - ответил казак. 

Немцы больше не спрашивали, но взялись за хозяина, повели его во двор. Другие 
немцы, те, что остались, подошли к окну, и Платонов тоже подошел, увидел, что 
мужика поставили на огороде, а сами выстраиваются с карабинами напротив. Жалко, 
что хозяин пропадал. Видно было - сейчас расстреляют. 

Рядом с Платоновым сердито закричала баба, которая до сей поры помалкивала, и 
кинулась в двери. Солдат у дверей растопырил руки. Она толкнула его и вырвалась.
 

Эта баба погубила Платонова, она принесла его синие шаровары с красными 
лампасами, гимнастерку. Теперь стало ясно, кто он такой. 

- Казак! - сказал доброжелательный немец и сделал над головой жест, будто 
приминал чуб. 

- Какой казак? - возразил Платонов. - Драгун я. 

- Нет, ты казак. Волосы резал...Нехорошо. Нашим женщинам грудь резал, пальцы 
резал... Сейчас будешь наказан. - Немец провел себе по горлу и что-то 
скомандовал. 

Платонова крепко схватили за руки, но он не вырывался, надеясь, что еще успеет 
обмануть немцев. 

Его повели по улице, довели до того дуба и стали накидывать на сук тонкую 
лощеную веревку. Несколько желудей стукнулись на землю под ноги Платонова. Он 
поднял голову, посмотрел на солнце. Оно было еще высоко, не меньше, чем в три 
дуба над горизонтом. С востока доносилась горячая перестрелка, там шел бой. 

Петлю спустили, подтолкнули казака в спину, он повернулся и вдруг заулыбался 
солдату. Ему почудилось, что это как кулачный бой в станице, когда молодые 
парни, и взрослые казаки уже намахались и с красными мордами сейчас начнут 
посмеиваться друг над другом. Но солдат снова толкнул его в грудь. 

Через несколько минут Платонов был мертв, и только его красный мокрый 
прокушенный язык блестел живым страшным блеском. 

* * * 

Утром тринадцатого августа штаб второй армии должен был выехать в Нейденбург, 
чтобы начать новую волну наступления. О щипке в Лаутенбурге уже знали, ибо 
ночью из Сольдау от Артамонова прибыл с докладом Генерального штаба капитан 
Шевченко. Впрочем, Самсонов воспринимал положение на левом фланге как 
достаточно надежное, о чем свидетельствовала и последняя телеграмма, полученная 
в полночь, от командира первого корпуса: Артамонов решил при наступлении 
противника отвечать атакой. Поэтому до встречи с капитаном Самсонов жил еще 
вчерашним днем. 

После встречи, выслушав доклад русоволосого, с малороссийским выговором 
капитана, Самсонов сказал Постовскому, что надо задержать наступление 
центральных корпусов. 

- Давайте пригласим оперативное отделение, - посоветовал Постовский. Не надо 
спешить, Александр Васильевич. 

Самсонов почувствовал, что начальник штаба думает по-другому и хочет 
переубедить его. Что ж, пусть пробует. 

Пригласили Филимонова, Вялова и Андогского. Они вошли, как три богатыря - злой 
Филимонов, храбрый Вялов и быстроумный Андогский. 

Постовский стал было объяснять положение первого корпуса, но командующий 
остановил его, взял управление в свои руки. 

- Наступать в центре или повернуть все силы и ударить в немцу в тыл и фланг? - 
подвел итог Самсонов, возвращаясь к той мысли, которую все они еще в Варшаве 
считали главной стратагемой. Но нынче он остался один! 

Первым начал говорить полковник Вялов, он был за продолжение наступления, 
только предлагал сделать первый корпус более устойчивым, придав ему в помощь 
все прибывающие в Млаву части - третью гвардейскую дивизию, первую стрелковую 
бригаду и тяжелый артдивизион. 

Вялова поддержали Филимонов и Андогский, а затем Постовский сказал, что мы не 
позволим дать себя загипнотизировать и оторвать от главной задачи скорейшего 
наступления ради высших интересов державы.