- Стыдно, стыдно! - сказал офицер, покачав головой. Он срезал у штабс-капитана 
погон, положил его в карман и ушел. Твердый укоряющий звук немецкого слова 
"Schade!" звенел в ушах. 

Потом снова появился этот офицер, а с ним был еще один, с повязкой Красного 
Креста, - наверное, врач. Врач поднял голову Соболевского, и кровь изо рта и 
затылка потекла сильнее. 

- Он сейчас умрет, - громко произнес врач и опустил голову на песок. 

Первый офицер взял Соболевского за правую руку и сказал, прощаясь 
по-французски: 

- Adio, katmrad! 

Рядом германские солдаты оттаскивали трупы русских подальше от окопа к лесу. 

Соболевский закрыл глаза, сознание оставляло его. Он еще почувствовал, как его 
тянут за ноги, и потерял сознание. Должно быть, Соболевский попал в ад, ибо 
когда он открыл глаза, то увидел, что над ним в сумеречном свете копошатся три 
темные фигуры, тормошат его и толкают. Зачем чертям нужно было вынимать у него 
из кармана бумажник, срезать шашку, револьвер, бинокль, офицерскую сумку и часы,
 срывать шейную цепочку с образками Николая-угодника и Спасителя? Распоряжался 
немецкими чертями старший унтер или ефрейтор. Соболевского затошнило и стало 
рвать. Унтер срезал у него с пояса флягу. 

- Оставьте флягу, я хочу пить, - простонал штабс-капитан. 

- А ты хочешь пить, русская свинья! - воскликнул унтер и ударил его каблуком в 
нос. - Добей его! 

Что-то ударило Соболевского по шее, снова все померкло. Очнулся он уже ночью. 
Шел дождь. Он промок насквозь, и мучительно хотелось пить. Над землей стояла 
темень, шуршали капли. 

"Почему я не умираю? - подумал Соболевский. - Для чего же ты меня бережешь?" 

Он попробовал ползти, скользя правой рукой и отталкиваясь коленями. Левая рука 
была совсем разбита, а плечо и локоть распухли. 

Штабс-капитан прополз шагов семь и потерял сознание. Дождь равнодушно шелестел, 
было по-прежнему темно. Сколько времени Соболевский пролежал в беспамятстве? Он 
снова пополз. 

- Господи, спаси люди твоя, - говорил раненый, едва шевеля распухшими губами и 
слыша вместо слов стон и мычание. Но все равно, Он должен был слышать. 

Снова штабс-капитан забылся и потом снова очнулся. Так он прополз шагов триста, 
пока не наступило утро. Он лежал в канаве на краю картофельного поля. Наши были 
еще далеко, дальше германцев. Надо было ждать ночи. Если он доживет до ночи, то 
поползет... К нему подошел отец, наклонился и спросил: 

- Ты готов? 

- Готов, - ответил Соболевский. 

- Еще рано. Смотри! 

Тридцать шесть барабанщиков отбили первые такты марша "Охотник", и соединенный 
оркестр полков сильно и звучно подхватил, наполняя душу любовью и отвагой. 

Пехота проходила побатальонно, глядя на государя. Шел тридцать третий пехотный 
Елецкий, за ним тридцать шестой Орловский и девятая артиллерийская бригада. В 
Елецком когда-то служил отец Соболевского, был в турецкую войну с полком на 
Балканах. Но ведь ко времени приезда государя в Полтаву, отца уже не было в 
живых... 

- Смотришь? - спросил отец. - Видишь, вот и ты стоишь, сынок. 

Кадеты стояли в оцеплении на три шага один от другого, а в самых людных местах 
стояли мальчики десяти лет. 

Соболевский хотел разглядеть себя среди старших кадет, но тут началась ружейная 
трескотня и светлый майский день погас. 

Штабс-капитан услыхал русскую брань, звяканье котелков, топот. Повторялась 
атака. Начинались боевые действия. Значит он остался жить. 

Глава пятая