ротные суммы, которые тот давал на сохранение перед боем, командир вынул из 
бумажника две двадцатипятирублевые кредитки - на покупку муки. 

- Не у кого, все поутекали, - сказал артельщик, беря деньги. 

- Чтоб муку достал, - велел Соболевский. - Хватит нам ждать манны небесной. Не 
достанешь - пойдешь в строй. 

- Достану, Николай Иванович, - уверил артельщик. 

- Теперь ты, - продолжал Соболевский, обращаясь к фельдфебелю. - Брать из 
имущества жителей без разрешения офицеров безусловно воспрещаю. Солдат не 
разбойник. А мародеров - полевому суду. Все спиртные напитки немедленно 
выливать, посуду - разбивать. 

- Так точно, ваше благородие! - ответил фельдфебель. - Не допустим. 

Вошел денщик Соболевского, с усмешкой сообщил, что к ним приехал полковой 
священник. 

- Чего смеешься? - спросил командир. - Пойди приведи отца Георгия... Нет, я сам 
встречу. А вы - ступайте. 

Он вышел во двор без фуражки, с расстегнутым воротом, по-свойски. 

Из самоварной трубы бойко валил уютный дым. Вдоль красной кирпичной стены 
скотного сарая порхала бабочка-траурница, то поднималась, то опускалась. 

Он мимолетно вспомнил Полтавский кадетский корпус, тихую Ворсклу, окруженную 
длиннокосыми вербами, белые косынки хохлушек. 

Из сарая доносилось мычание. Простая жизнь, похожая на российскую и все-таки 
совсем чужая, окружала Соболевского в этом чистом дворе с кирпичными 
постройками. 

Отец Георгий благословил его крестным знамением, улыбался. Все любили полкового 
священника, уже старого и лысого, за добрую душу, звали Батей; был Батя 
азартным картежником, играл в гарнизонном клубе в штосс и еще сильнее увлекался 
садоводством в своем саду. 

- Здравия желаю, батюшка, - сказал штабс-капитан. - Заходите, чаю попьем, 
сегодня же воскресение. 

- У тебя сухари? - спросил Батя. - От сухарей у меня зубы болят. 

- Бисквитами угощу, - пообещал Соболевский. - Что новенького, отец? 

Он вдруг поморщился, а священник втянул голову в плечи - в воздухе засвистела 
граната и разорвалась где-то рядом. 

- Что это такое? - спросил Батя. - Как с тобой чай пить, ежели у тебя война 
идет? 

- Это случайный, - ответил Соболевский. - Или наши батарейцы прицел не тот 
поставили. 

Священник посмотрел в небо. Вновь было тихо, бабочка-траурница все порхала во 
дворе. 

И тут снова - свистит, еще свистит, загудело со всех сторон, задрожала земля. 
Черный фонтан вырос за спиной священника на улице, и комья земли застучали по 
двору, обдав Соболевского и отца Георгия гарью и пылью. 

- Живы? Скорей в дом! - крикнул Соболевский. 

Вестовой подхватил самовар, заслонив его спиной. Соболевский взял фуражку, 
бинокль, шашку и снова выскочил во двор. Гремели разрывы, стоял черный дым, и 
до неба поднималась серая пелена. 

Обстреливали с высот, окружавших деревню. Соболевский понял, что надо спасать 
людей, и побежал по улице, придерживая одной рукой фуражку, другой шашку. В 
голове крутились разные мысли. То он думал о лепешках и артельщике, то о 
невыпитом чае. Он видел, что скорее всего его убьет, но благодаря воспитанной 
привычке быть готовым к смерти не позволил страху овладеть собой. 

Кто-то толкнул Соболевского в спину, он упал, в ушах зазвенело, и грохот стал 
доходить будто сквозь вату. Потом его подбросило, ударило по руке. По лицу и 
шее потекло мокрое. Пощупал, посмотрел - кровь. Перед ним лежала сморщенная 
человеческая рука. Соболевский отвернулся, встал и побежал дальше. Рота 
потеряла четверть состава, а Черниговский полк остался без командира - погиб