- Ступай в полк, доложи дежурному офицеру, что тебя задержал за грабеж 
полковник Крымов. Ясно? 

- Ясно, ваше высокопревосходительство: доложить дежурному офицеру. 

Крымов приказал сделать то же самое второму солдату и сел в автомобиль, борясь 
с глухим чувством бессилия. 

- А колбаса? - тихо спросил вестовой, 

- Ты меня хочешь кормить этой поганой колбасой? - рявкнул Крымов. Поехали! 

- Хорошая колбаса, - проворчал Степан. - Мы с Михайлой... 

Шофер не трогался, медлил, словно ждал чего-то. Крымов двинул его кулаком в 
плечо: 

- Поехали! - Только после этого двинулись. 

Можно было и позабыть про того Байкова, посчитать грабеж единичным случаем, и 
Крымов уже был склонен так думать, как вдруг на соседней улице они увидели трех 
солдат, выбивавших окно. 

Остановились, повторилась та же процедура: какого полка, пойди в полк, доложи...
 Что еще мог полковник? Стрелять на месте? 

Когда в третий раз Крымову на глаза попали промышляющие грабежом солдаты, он не 
стал останавливаться. 

* * * 

9 августа Жилинский телеграфировал Самсонову: "Верховный главнокомандующий 
требует, чтобы начавшееся наступление корпусов 2-й армии велось энергичным и 
безостановочным образом. Этого требует не только обстановка на Северо-Западном 
фронте, но и общее положение. Данную на 9 августа диспозицию признаю крайне 
нерешительной и требую немедленных и решительных действий." 

Вечером 9 августа Самсонов телеграфировал Жилинскому: "Сольдау занято 9 августа 
7 часов вечера. Противник ушел направлении на Остероде, жители бежали; 
Нейденбург горит. Ожидаю его занятия 15-м корпусом. Необходимо организовать тыл,
 который до настоящего времени организации не получил. Страна опустошена. 
Лошади давно без овса. Хлеба нет. Подвоз из Остроленка невозможен". 

* * * 

Возвращались уже в сумерках, и Крымов, вспомнив о госпитале, велел заехать туда.
 Это оказалось трудно - все подъ-езды забиты фурами дивизионного лазарета. 
Нейденбург полностью накрыло волной войск. 

Крымов взял вестового и пошел пешком мимо лошадей, повозок и ездовых. Пахло 
конским потом, кавалерийской вольностью. И, как старый кавалерист, Крымов 
чуть-чуть отмяк душой. На ходу он перемолвился с ездовыми: раненых почти не 
было. Да и откуда им быть, если бои по-настоящему еще не начались. 

В окнах госпиталя горело электричество, простыни исчезли: перед дверями стояла 
кучка то ли санитаров, то ли возчиков, слушали офицера в пенсне. 

Подойдя ближе, Крымов различил подполковничьи погоны - значит, это был 
начальник лазарета. 

Все происходило в привычном порядке: подполковник выпроваживал возчиков на 
ночевку за городскую черту, куда уже ушла часть повозок, а возчикам - не 
хотелось куда-то убираться. 

Сейчас все части корпуса устраивались на новом месте, и вряд ли хоть в одной 
обходилось без неувязок. 

- Извините, господин полковник, - сказал подполковник совсем невоенным тоном, 
каким только что с отеческим добродушием разговаривал и с нижними чинами. 

Через минуты три Крымов увидел пустую палату, где было электричество, 
умывальник, четыре железные кровати. 

- Хорошо, культурно, - отметил начальник лазарета с некоторой гордостью. - В 
следующей - казаки, а в конце - германцы. 

- Германцы? - переспросил Крымов. 

- Да, тяжелые. Я установил там контроль. Но там еще германский врач и сестра,