Из автомобиля сквозь распахнутую дверцу лысый строгий барин с генеральской 
фуражкой на коленях, начальник дивизии Сирелиус, спокойно-казнящим голосом 
спросил у офицера, что за люди? 

- Грустная картина, - выслушав ответ, сказал он. - Громадное количество 
отсталых. Полное безобразие... Людей этих строго наказать, не останавливаться 
перед крайними мерами. 

Через минуту автомобиля уже не было, только белая пыль облаком ползла над 
дорогой. 

- Попили винца, - буркнул Задонов. - Что ж ты, окаянный, нас на консерву 
подбивал? 

- То генерал, - сказал Рудик. - То як ойчец. 

Когда они дошли до ротного бивака, командир роты, штабс-капитан Бородаевский 
был сильно разгневан. Унтер-офицер Комаровский подвел к нему всех трех и встал 
у дверей. 

- Почему отстали? Почему сожрали запас? - спросил Бородаевский, сидя на лавке у 
окна. 

Под потолком хаты жужжали мухи. От глиняного пола веяло прохладой, пахло 
крестьянским жильем. Нижние чины молчали, покорно ожидая суда. - Два часа с 
полной выкладкой, - сказал Бородаевский. Это означало - в шинели, с винтовкой, 
с шанцевым инструментом, патронами и полным мешком стоять навытяжку, не 
шелохнувшись. 

- Ваше благородие, а нельзя ли нас поучить? - жалобно попросил Задонов. - Так 
оно было бы доходчивей. 

- По морде, что ли? - спросил Бородаевский. - Хочешь, чтобы я, твой командир, с 
которым ты через день-другой примешь бой, бил тебя? 

- Поучил, ваше благородие, - повторил рядовой. - Полной выкладкой я за два часа 
силы потрачу. Не по-хозяйски будет. А поучить - и убытка нет, и доходчивей. 

- Убирайтесь вон! - сказал Бородаевский. - Комаровский, исполняй. 

Троица с унтер-офицером вышла во двор. Вечерело. Денщик штабс-капитана болтал с 
полькой-хозяйкой, она сидела на низенькой скамейке и ощипывала курицу, проворно 
работая пальцами с налипшим белым пухом. За загородкой хрюкали - рычали свиньи. 


Возле колодца-журавля умывался голый по пояс, обмотанный по животу полотенцем 
подпоручик Муравьев. С соседнего двора несло дымом солдатской кухни, там стояло 
отделение и доносились вольные веселые голоса солдат. 

- Не уважает нас командир, - с тоской произнес 

Задонов. - Что ему? Жалко съездить мне в ухо? Разве я рассыплюсь? 

- А я не позволю себя бить, - вдруг сказал Рудник. Задонов остановился и сильно 
толкнул его в плечо. 

- Ты, чума, подбивал нас и еще выкобениваешься! - возмутился он. - Али барин 
какой? 

Наказание командира роты посчитал обидным и Кононов. А Рудник был доволен по 
причине своей католической отдаленности от понятных русским солдатам законов 
большой семьи. 

* * * 

Войска шли, останавливались, снова шли. 

Утром горнисты протрубили зорю, и полк встрепенулся, из всех хат и стодол на 
белый свет высыпали мужики. Почесываясь, зевая, они быстро принимали солдатский 
облик, но под ним у многих, бывших еще недавно запасными, явно проглядывал 
мирный крестьянин. 

Люди выстраивались у кухонь, получали в крышку котелка порцию гречневой 
размазни с салом и со здоровым, веселым аппетитом завтракали. Потом, расколов 
во дворе по- лено или оторвав слабо прибитую доску, разжигали костры и варили в 
котелках чай. 

Они знали, куда идут: в полках взяли у них адреса для завещаний и полковые 
священники в серых рясах отслужили молебны. Но несмотря на безостановочное