- А религия? - спросил Самсонов. - А сострадание славянам? Я знаю ваши штучки: 
промышленная выгода, прогресс! Какой был прогресс, когда ваш собрат из 
Владивостока Бринер и затем полковник Безобразов затеяли возню в Корее с 
лесными концессиями? Разве в России мало леса? Так нет же, полезли, столкнули 
нас с Японией. А что вышло? "Япошки-макаки, а мы - кое-каки". Вот ваш прогресс, 
Петр Иосифович! Россия жила сотни лет по-своему, ее вам не переделать. 

- Напрасно вы не видите резона в моих словах, - сказал инженер. - Я тоже против 
войны. Нечего нам ни с кем связываться. Наша держава так велика, что ее рынок 
внутри огромен, продавай, что хочешь - все пойдет. А ради помещиков и хлебных 
спекулянтов начинать войну - зачем? 

- Никто ради спекулянтов! - крикнул Самсонов. 

- Да, разумеется, в газетах напишут что-нибудь патриотическое. А в основе - все 
в России до сих пор повернуто в прошлое. Будь у промышленников политическая 
сила, мы бы удержали страну от пагубного шага. 

- Нет, - сказал Самсонов решительно. - Наибольшая для России опасность - 
растерять наши исторические идеалы, потерять живой религиозный дух. Без веры 
нет человека, без веры он - только умный зверь. 

- И кончится страшным разгромом нашего хозяйства! - Тоже громко произнес 
Шиманский. - Мы надорвемся! Никакая религия не спасет. И что печально, 
пострадают самые активные, образованные силы. Народ-богоносец вспорет им животы.
 А после - наступит средневековье. 

- Плохой из вас пророк, Петр Иосифович! - буркнул Самсонов. - Не хочу с вами 
ссориться, помню вас совсем другим человеком...Большая с вами произошла 
перемена. 

- Никакой перемены. Мы накануне войны, а война... - Шиманский не договорил, 
встал и на прощанье сказал: - Храни вас Бог, Александр Васильевич. - За ним 
закрылись двери купе. 

- Шпак! - презрительно вымолвил адъютант. - Вот такие шпаки все и портят. 

На сей раз адъютант был полностью прав. Но эти слова - о хлебных спекулянтах! 
Они перекликались с самсоновскими мыслями о причинах японской кампании, - как 
это увязывалось? 

* * * 

На третий день мобилизации Самсонов прибыл в Варшаву. Яков Григорьевич принял 
его незамедлительно во дворце Бельведер в парке Лазенки на берегу озера. 
Высокий старик с землисто-желтым лицом не был похож на старшего вахмистра 
Жилинского, совсем состарился Яков Григорьевич. 

Война уже была объявлена, Самсонов узнал о ней в дороге, пережив волнение и 
нетерпение. Теперь в кабинете командующего Варшавским округом, а вернее - 
главнокомандующего Северо-Западным фронтом, Александр Васильевич был собран и 
спокоен. 

В кабинете был начальник штаба фронта Владимир Александрович Орановский, 
высокий голубоглазый блондин, знакомый Самсонову еще с Маньчжурии, где 
полковник Орановский служил в штабе Линевича, своего тестя. 

- Вспоминаете? - добродушно спросил Орановский, кивая на окно, за которым 
зеленели липы королевского парка. Владимир Александрович выказывал уважение к 
герою прошлой войны, свидетельствовал, что в Варшаве не забыли, что Александр 
Васильевич здесь служил дважды, первый раз - еще при старом Гурко, а второй - 
после Маньчжурии. - - Помню, как Гурко нас воспитывал, сказал Самсонов. - Он за 
Горный Дубняк чувствовал свою вину... - И, не вдаваясь в воспоминания, спросил 
о частях своей армии и ее штабе. 

Орановский на это ответил вполне удовлетворительно, но говоря о штабе второй 
армии, который создавался, как и штаб фронта, на базе штаба округа, Владимир 
Александрович взял чуть извинительную интонацию. 

Еще бы! Самсонов понял: Жилинский оставил себе весь лучший кадр. 

- Я бы предпочел сам сформировать свой штаб, - заявил Самсонов. - Ни 
Постовского, ни Филимонова я не знаю. 

- В данную минуту твое пожелание неисполнимо, - сказал Жилинский. - И нечего об 
этом говорить. 

- Почему же нечего? - удивился Самсонов. - Ты, Яков Григорьевич, должен