- Знаешь, что я подумала? - спросила она. - Там ведь Жилинский. Это плохо. 

Самсонов нахмурился, как будто она допустила бестактность, и ответил, что Яков 
Григорьевич - его старый товарищ. Она почувствовала, что муж не намерен 
допускать ее в генеральский мир. Он был связан с этим "живым трупом" еще 
сильнее, чем прежде. Он хотел, даже жаждал убедить ее, что это единый, светлый, 
героический мир. 

- Бог с тобой, - вздохнула Екатерина Александровна. 

* * * 

В Ростове на вторых железнодорожных путях казаки заводили по мосткам в вагоны 
лошадей. Рыжая кобыла дергала головой, норовилась вырваться, а казак бил ее 
ногайкой. 

Самсонов с адъютантом вышли на перрон. Грузился какой-то второочередной полк, и 
на перроне негде было яблоку упасть; освещенные той внутренней свободой, 
которую всегда порождает военная община, лица казаков на все лады отражали одну 
и ту же вольную усмешку. 

У Александра Васильевича мелькнула мысль о том, что станется с этими людьми, 
если вправду начнется война. Но он так же, как и они, ощущал себя частицей 
великой русской силы, поднимавшейся со всех сторон державы, поэтому не лежала 
душа печалиться, легко соединялась с народной душой. 

На Александра Васильевича оглядывались, один маленький плечистый есаул 
вытаращился и рот раскрыл, словно собираясь что-то спросить, но тут кто - то 
крикнул: 

- Генералу Скобелеву - ура! 

Неужели Самсонова приняли за Дмитрия Михайловича? Иkи так был близок нынешний 
подъем тому, пятидесятилетней давности? Ведь и сейчас тоже шли на защиту 
славянства. 

Самсонов вернулся в вагон и как будто был корнетом - снова молодая бескрайняя 
жизнь одарила его бесценной минутой. 

- Ишь, разгулялись казачки! - кивая на окно? весело вымолвил адъютант. - Теперь 
им что Скобелев, что Стенька Разин. 

- Стенька Разин? - спросил Самсонов. 

Ему такое не приходило на ум. Но адъютант молод, для него важна не точность 
мысли, а эффект, и разбойник Стенька здесь ни при чем. Поезд подергался и 
поехал. Вокзал уплыл. 

В купе заглянул знакомый инженер, попросил позволения войти. На сей раз его имя 
вспомнилось - Шиманский. 

- А, господин Шиманский! - с облегчением произнес Самсонов, освобождаясь от 
груза забывчивости. - Значит, с нами едете? 

Инженер сел на бархатный диван, закинул ногу на ногу, стал сердито говорить о 
мобилизации. 

- Зачем нам воевать, Александр Васильевич? - спросил он. 

Самсонова это задело. Во-первых, о мобилизации как о государственном деле не 
следовало говорить открыто, а инженер, которому даже не положено было о ней 
знать, не только говорил, но и осуждал; во-вторых, никакой войны еще не было. 

- Мы не воюем, - сказал Самсонов. - С чего вы городите эту чепуху! 

- Значит, если я с вами не согласен, то я горожу чепуху? - заметил Шиманский. - 
Вот так у нас всегда. Как только мы, промышленники, хотим что-то сделать на 
благо прогресса, вы все, у кого власть... неправильно это, Александр 
Васильевич! Неправильно и вредно для отечества. Какой интерес в том, чтобы 
промотать на войне народный труд? 

- По-моему, вы не были социалистом. Я вас не понимаю, - возразил Самсонов. - 
Разве вы не заметили, какой подъем? Именно народная душа выплескивается в такие 
минуты... Мы заступимся за маленькую беззащитную Сербию, это наш долг! 

- А проливы? - спросил Шиманский. - Никакой это не долг, а чистой воды 
помещичий феодализм толкает нас воевать ради хлебной торговли. И для отвода 
глаз - все эти общеславянские задачи, маленькая Сербия, историческое наследство 
на Востоке, какое, скажите на милость, у нас может быть наследство от Византии?