В три часа германский посол вновь приехал к министру и прочел телеграмму 
императорского канцлера, в которой говорилось, что если Россия будет продолжать 
военные приготовления, хотя бы и не приступая к мобилизации, и в таком случае 
последует с ее стороны немедленное нападение. На это сообщение С.Д. Сазонов 
резко ответил: "Теперь у меня нет больше сомнений относительно истинных причин 
австрийской непримиримости". 

Гр. Пурталес вскочил со своего места и также резко воскликнул: "Я всеми силами 
протестую, господин министр, против этого оскорбительного утверждения". Министр 
сухо возразил, что Германия имеет случай на деле доказать ошибочность 
высказанного им предположения. Собеседники расстались весьма холодно. 

Вскоре по уходе германского посла в кабинет министра в присутствии А.А. 
Нератова и бар. Шиллинга позвонил телефон: государь император лично сообщал С.Д.
 Сазонову, что им только что получена от императора Вильгельма телеграмма с 
убедительной просьбой не допустить дело до войны. С.Д. Сазонов воспользовался 
случаем, чтобы доложить Его Величеству о сделанном ему несколько минут перед 
этим заявлением гр. Пурталеса и при этом указал на то, как мало согласуются 
слова германского императора с данным им своему послу поручением. Государь 
сказал, что он тотчас телеграфирует в Берлин, чтобы получить объяснение 
означенного противоречия. 

Его величество разрешил С.Д. Сазонову безотлагательно переговорить с военным 
министром и начальником Генерального штаба по вопросу о нашей мобилизации. 

К этому времени получено известие о начале бомбардировки Белграда австрийцами ..
.(из поденной записи министерства иностранных дел 16 июля). 

Еще были колебания какую - мобилизацию назначить, общую или частичную. Еще 
велась переписка Николая с Вильгельмом. Еще Пурталес встречался глубокой ночью 
с Сазоновым и запрашивал его, не можем ли мы удовлетвориться обещанием Австрии 
не нарушать целостности Сербии. 

Но все это уже не имело никакого значения! Известие о полной мобилизации 
вызвало у русских министров восторг. 

17 июля Австрия мобилизировала свои войска на русской границе. 

19 июля (1 августа по новому стилю) Германия объявила войну России. 

20 июля Франция объявила мобилизацию. 

21 июля Германия объявила войну Франции. 

22 июля германские армии вошли в Люксембург и Бельгию, чей нейтралитет 
гарантировался Россией, Францией, Англией. Дорога на Париж была спрямлена. 

* * * 

И вот Александр Васильевич Самсонов получил предписание ехать принимать вторую 
армию, долженствующую наступать на Восточную Пруссию. Он принял предписание 
спокойно. Все же это была не первая, а уже третья его война, и волноваться было 
нечего. Генералов не убивают на поле брани, а если такое случается, то в общем 
крайне редко. 

Екатерина Александровна, помня японскую войну и свои переживания, спешно 
заказала ювелиру медальон с короткой надписью: "А.В. Самсонову. Мы с тобой". 
Что она еще могла? Спрашивала совета, где жить, в Ташкенте? Или вернуться в 
Елисаветград? Обещала строго следить за Володей, беречь Верочку. И все смотрела,
 смотрела на Александра Васильевича своими яркими ясными глазами, как будто 
снова превратилась в гимназистку. Но с каждой минутой уходил Александр 
Васильевич все дальше к неведомой армии, погружаясь в волны "Бородина" и 
освобождался от бренного обывательского мира. Он с радостью выходил в суровый 
мир войны. 

Вечером накануне отъезда Екатерина Александровна услыхала голоса мужа и сына, 
доносившиеся из детской комнаты. Они пели: 

- Всадники-други, в поход собирайтесь! Радостный звук вас ко славе завет, С 
бодрым духом храбро сражаться, За родину сладкую смерть принять. 

У нее сжалось сердце. Зачем он это делал? Какое напутствие давал сыну? Куда 
звал? 

Она вошла к ним, и они умолкли. Александр Васильевич улыбнулся. 

Таким Екатерина Александровна запомнила его: большой, стриженный под короткий 
ежик, с сильной сединой на висках, чуть курносый, с мохнатыми черными, тоже с 
проседью бровями, черной бородой, большими печальными глазами.