"Если я покинул поле сражения в такой момент, то это произошло по 
категорическому приказанию моего командира, поручившего доложить мне о ходе 
дела. Я знал, с какими опасностями связано достижение штаба, но я не смел 
забыть опасного положения командира полка, солдат и товарищей и решился, 
выполнив поручение и обсудив средства для выручки, вернуться к ним, чтобы 
разделить их участь. Я глубоко сожалею, что оказался не в состоянии выполнить 
поручение, будучи ранен. Поэтому я решился лишить себя жизни, чтобы 
присоединиться к командиру полка и моим товарищам на том свете. Но я ранен в 
правую руку и не могу держать сабли, а потому лишаю себя жизни при помощи 
револьвера и прошу извинить меня за это. Позвольте мне поблагодарить вас за 
вашу дружбу в течение стольких лет и подумать о вас в это мгновение. Я чувствую 
большую слабость и лишь с трудом держу карандаш, поэтому я ограничиваюсь 
указанием на отчаянное положение нашего полка". 

Поручив солдату доставить знамя и письмо, майор Окоши прострелил себе голову. 
Час спустя в штаб бригады приполз раненый в живот, почти умирающий солдат, к 
спине которого было привязано знамя, а в шапке находилось письмо". 

Вот и вся история. От нее веет эпическим героизмом, в ней отражен дух великого 
народа, с которым было суждено воевать. 

В той войне не было ненависти, хотя было много страданий. Военный контакт порой 
приводил к совершенно добродушным соседским отношениям, когда русские и японцы 
вдруг удивляли самих себя. Так во время кавалерийского набега на порт Инкоу 
отряд генерала Самсонова (самоотверженного героя Восточно-Прусской операции 
1914 года) несколько раз занимал деревню в промежуточной полосе боевых действий.
 На Новый год казаки нашли там корзину с вином и закуской и записку русским 
офицерам от японских из соседней деревни. Японцы приглашали наших в гости, 
показав на карте свою деревню. На это приглашение откликнулся молодой начальник 
заставы с шестью казаками. Добрались до японской цепи, их встретили дружелюбно 
и проводили в фанзу к офицерам. Там уже было готово застолье, правда, не на 
столе, а на кане, теплой лежанке. Не понимая друг друга, русские и японцы, 
поднимали тосты, перепились, целовались, расстались сердечными приятелями. На 
прощание японцы передали нашим ведро водки "смирновки", два крестьянина-китайца 
принесли его в нашу деревню. 

Примеров подобного общения было немало, как будто обе стороны чувствовали 
какое-то странное душевное родство. Евразийская душа России вряд ли была совсем 
чуждой японской душе, 

Поднимемся над Россией и Японией, увидим весь Восток с английской Индией, 
"жемчужиной британской короны", Тихий океан с сильными молодыми Соединенными 
Штатами, подпирающий Россию Китай. Что еще? Тянется через Сибирь тоненькая 
жилка железной дороги, еще тянется новая дорога Китайско-Восточная, - по ним из 
европейской России медленно и постоянно текут державные соки, наполняя Дальний 
Восток российским влиянием. 

Япония, Англия, Соединенные Штаты глядят на Россию с опаской. 

Что нам известно о той войне? То, что она, по словам оппозиционной печати, была 
"позорной"? То, что "бездарный царизм" ее проиграл? 

На самом же деле, при всем равнодушии петербургской России к азиатским и 
дальневосточным делам, русско-японская война была в такой же мере войной за 
будущее России, как борьба Петра за выход в Европу. 

С. С. Ольденбург в книге "Царствование Императора Николая II" так оценивает 
тогдашнюю обстановку: "Решался вопрос о выходе к незамерзающим морям, о русском 
преобладании в огромной части света, о почти незаселенных земельных просторах 
Маньчжурии. Иначе, как поставив крест над всем своим будущим в Азии, Россия от 
этой борьбы уклониться не могла". О двух "несогласимых судьбах" говорит 
американский летописец русско-японской войны С. Тайлер: "Россия, - пишет он, - 
должна была прочно утвердиться на Печелийском заливе и найти свой естественный 
выход в его свободных гаванях, иначе все труды и жертвы долгих лет оказались бы 
бесплодными и великая сибирская империя осталась бы только гигантским тупиком". 


"Только неразумное резонерство, - писал Д. И. Менделеев, - спрашивало: к чему 
эта дорога? А все вдумчивые люди видели в ней великое и чисто русское дело... 
путь к океану - Тихому и Великому, к равновесию центробежной нашей силы с 
центростремительной, к будущей истории, которая неизбежно станет совершаться на 
берегах и водах Великого океана". 

Но почему же тогда историческая оборона России на ее западных рубежах приковала 
нас к Европе как к "общеевропейскому дому", в котором мы всегда или робко стоим 
в прихожей, или отважно воюем, растрачивая национальную энергию впустую? Европа,
 всегда закрытая для нас английскими, германскими, французскими, 
австро-венгерскими засовами, была для нас неодолимым рубежом.