Захарченко. Но кто мог обещать сохранение жизни в России в восемнадцатом году? 

Вскоре власти заподозрили Марию в содействии белогвардейцам. Надо было 
скрываться. Бежать как можно быстрее. И они с мужем устремляются на юг. 
Полковник Захарченко трезвее ее, он понимает, что надо делать - путь его лежит 
в Персию. Там он прежде служил в Персидской бригаде и потому имел обширные 
связи. 

Мария проделывает путь на юг, как до нее тысячи офицеров, и вот они с мужем в 
Персии, где сильно российское влияние и где можно пересидеть Смуту. Пока 
Захарченко устраивался, она после короткого затишья, после первых же слухов о 
борьбе белых на юге России решила все переменить и вернуться. Они едут обратно 
кружным путем - через Индию и дальше на английском пароходе через Суэцкий канал,
 Босфор и Дарданеллы, Черное море. В Новороссийске полковник Захарченко 
вступает в командование кавалерийским полком, а Мария становится его ординарцем.
 Затем - поход на Москву, тиф, снова кавалерийское седло. Потом - 
Новороссийская катастрофа, Крым, бои в Северной Таврии. 

Полковник Захарченко был счастливее ее и умер от ран перед эвакуацией из Крыма. 
Мария похоронила его, оставшись после этого в строю, где искала под пулями 
утешение. 

В одном из последних боев она была ранена, отбилась от полка и только каким-то 
чудом, с отмороженными руками и ногами, добралась до Керчи, успев на пароход. 

Что было в Галлиполи, воспринималось ею терпеливо, ибо она верила, что здесь ее 
жизнь не закончится и еще придется воевать за Россию. 

Мария Захарченко была одной из песчинок русской армии на холодном берегу 
пролива. Для нее было три опоры - Бог, Россия, Кутепов. Она не нашла счастья, 
маленького семейного счастья, для которого ее готовили в Смольном институте. 
Может быть, она бы тихо и угасла от тягот, болезней, тоски, если бы не могучая 
вера в свое предназначение. 

Армия возрождалась. Двадцать пятого января, в день Святой Татьяны прошел 
незабываемый военный парад. К нему готовились давно, он должен был показать 
всему миру, что белые не исчезли. 

Войска были подготовлены, и еще до начала парада, по одному их виду было 
понятно, что эти стоявшие "вольно" люди заряжены огромной силой. Над строем 
возвышались старые императорские и новые знамена. Наконец прозвучала 
долгожданная команда: "Смирно, на караул!" Заиграл оркестр, знамена внесли в 
палатку, где совершалось богослужение. После богослужения вынесли из палатки 
крест, иконы, хоругви. Вышел греческий митрополит Константин в красной мантии, 
с маленьким хрустальным крестом в руках, которым он благословлял. За ним - 
священники. За духовенством вынесли знамена, вслед за ними шел генерал Кутепов 
в сопровождении французских офицеров, греческих и турецких чиновников. Оркестр 
заиграл "Коль славен". Офицеры взяли под козырек. Торжественно-величаво 
проплывали знамена. Командир корпуса обходил фронт. Все с нетерпением ждали 
парада. 

И вот - пошли! Стройными колоннами, отбивая шаг, с застывшими на плечах 
винтовками проходили части. Блестели в салюте офицерские шашки. Гремел 
Преображенский марш. 

И всем стало ясно, что свершилось чудо воскрешения. Армия жила! "Господи, 
неужели это те самые беженцы? - мелькало у многих. - Неужели два месяца назад...
" 

Но с кем воевать? Троцкий и Ленин далеко, а ближе всего французы, которые 
глядят на русскую военную силу, как на занозу. Союзники прямо говорили, что им 
тяжело содержать русскую армию, что это не может продолжаться бесконечно. О 
поступленных в залог кораблях русского флота и военном имуществе речи не шло. 
Зато на галлиполийских складах французские сержанты требовали принимать 
продукты по указанному в этикетках весу, а никак не по фактическому. Недовес 
составлял часто половину. 

Одна из поставленных в Галлиполи пьес называлась "В чужом пиру похмелье", А. Н. 
Островского, вторая "Без вины виноватые". И было в названиях этих пьес что-то 
символическое. 

Правда, "Волки и овцы" уже трудно было бы отнести к этому ряду. Здесь аналогии 
кончаются. 

Кутеповский корпус показал французам, что готов защищать свое достоинство. Это 
произошло открыто, с некоторой насмешкой: "Вам нужно наше оружие? Так придите и 
возьмите", - в ответ на приказ генерала Шарпи сдать оружие. 

Давление французов заключалось не только в подобных требованиях. Они сократили 
паек и повели настоящую пропагандистскую кампанию, выпуская различные обращения