|
время восстания раздавать деньги солдатам и подстрекать их к мятежу. Он
самолично видел на Миллионной улице людей бывших, как он точно знал,
британскими агентами, которые раздавали 25-рублевые купюры солдатам Павловского
полка, переодевшимся несколькими часами ранее в гражданскую одежду и
примкнувшим к бунтовщикам".
Если это правда, то спрашивается, зачем нужно было Англии ослаблять своего
союзника?
На этот вопрос существует такой ответ: поскольку по результатам войны Россия
должна была получить проливы и Константинополь, а Англия этого не желала, то и
организовала переворот.
Справедлива ли эта версия? Бьюкенен в своих мемуарах полностью ее отвергает.
Милюков хранит по этому поводу молчание.
У Солженицына об этом есть такие строки:
"Бьюкенен давно перешагнул все дипломатические приличия и правила. Он открыто
сближался со всеми врагами трона, дружески принимал Милюкова, обвинившего
императрицу в измене союзному делу, у него в посольстве думские вожди и даже
великие князья заседали, злословили, обсуждая интриги против Их Величеств, если
не заговоры".
Убедительно? Нет, не очень. Это не документ, а тоже своеобразная версия, взгляд
на ситуацию глазами Николая II. Верно только общее направление, противостояние
монархии и оппозиционного думского блока.
Здесь надо признать, что содействие англичан, если оно действительно имело
место, и содействие Германии большевикам общей картины не меняет.
Русская трещина - это было внутри русских.
Милюков назвал февральские события "самоликвидацией старой власти". Многое
говорит о том, что он прав.
Мы оставили полковника Кутепова одного в маленькой гостиной в доме на Литейном
проспекте. Почти обреченного.
Послушаем его голос:
"Проснувшись утром 28-го января довольно поздно и напившись чаю, который мне
дали во временном лазарете, я подошел к окну "своей" маленькой гостиной и
увидел Литейный проспект, сад Собрания Армии и Флота и угол Кирочной улицы -
всюду бродили вооруженные рабочие, не спускавшие глаз с окон дома гр.
Мусина-Пушкина. В это время из-за угла Кирочной улицы выехали две броневые
машины и два грузовика. Все они были наполнены вооруженными рабочими, среди
которых было несколько солдат. Машины остановились посреди Литейного проспекта,
и рабочие, соскочив с них, начали галдеть, все время показывая на окна. В этом
приняли участие и гуляющие по Литейному рабочие. Затем, направив пулеметы на
окна верхнего этажа дома, все они пошли к подъезду.
В это время ко мне в гостиную вбежала сестра милосердия и стала уговаривать
меня надеть халат санитара, так как, по ее словам, приехали рабочие и солдаты,
чтобы убить меня. Попросив ее оставить меня одного в гостиной, я сел на
маленький диванчик в углу и стал ждать прихода представителей новой власти.
Гостиная, бывшая длиной меньше восьми шагов и шириной шагов в пять, имела двое
дверей - одни вели в ряд комнат, идущих вдоль Литейного проспекта, другие,
обращенные к окнам, выходили на площадку вестибюля. Напротив первых дверей было
большое зеркало на стене, напротив вторых - тоже зеркало между окнами. Сидя в
углу, я видел, как по комнатам бежали двое рабочих с револьверами в руках.
Случилось так, что на порогах обеих дверей моей комнаты одновременно появились
рабочие с револьверами в руках. Посмотрев друг на друга и увидя в зеркалах,
вероятно, только самих себя, они повернулись и ушли, не заметив меня".
Кутепова спасло чудо. Ему не на кого и не на что было надеяться. Он был готов к
смерти, и помолился Богу, подумал о самом для себя главном, о настроении частей
на фронте, о том, что они вскоре наведут в Петрограде порядок. Будучи
фактически бессильным повлиять на судьбу, он мысленно продолжал борьбу.
Двадцать восьмого февраля восстание перекинулось на окрестности города. В
Кронштадте оно было особенно жестоким: убили адмирала Вирена, десятки офицеров.
В Царском Селе разгромили все винные склады. Что же до охраны царской семьи, то
она объявила нейтралитет.
С. С. Ольденбург бесстрастно повествует: "Солдатская масса, лишенная офицеров,
обратилась в вооруженную толпу, одинаково готовая разорвать на части всякого
"недруга" и разбежаться во все стороны при первом залпе..."
|
|