Двадцать пятого февраля Николай II наконец получил сообщение о тревожном 
положении в Петрограде. Он не колебался и телеграммой приказал Хабалову: 
"Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое 
время войны против Германии и Австрии". 

В Совете министров паралич воли у некоторых из них достиг в эту пору 
замечательного уровня, они спрашивали себя: неужели беспорядки так велики, 
чтобы требовать энергичных мер? 

И это говорилось тогда, когда уже убивали на улицах. 

Но все-таки повеление государя надо исполнять, да и впрямь ведь убивают 
приставов и постреливают по казакам, - надо принимать меры. 

А кому эти меры исполнять? Где этот решительный, который примет на себя тяжкий 
грех братоубийства и который спасет город (пока еще только один город!) от 
большего кровопролития? 

Такого человека в столице не оказалось! 

Были министры, великие князья, генералы, полковники. Их было много. Но не 
оказалось единственного. 

В это время в Петроград приезжает в трехнедельный отпуск полковник Кутепов. На 
фронте царило спокойствие: врывались глубже в землю, легко перестреливались с 
противником. Сейчас можно было отъехать, не стыдно. 

Он остановился у сестер на Васильевском острове, и все они были рады встрече, 
ощутив в смутное время, как хорошо встречать родных. Сестры рассказали ему о 
тревожных событиях, да он и сам уже кое-что успел увидеть: солдат в караульной 
амуниции с винтовками, толпы, нервное настроение улиц. 

Полковник сразу пошел в родные преображенские казармы на Миллионную улицу и там 
тоже был поражен. За завтраком офицеры, капитан Приклонский и поручик Макшеев, 
прямо ругали правительство, говорили, что теперь надо дать Думе больше прав и 
создать новое правительство, ответственное перед ней. Кутепов не выдержал и 
прямо заявил, что во время войны каждый русский человек, особенно офицер, 
обязан укреплять правительство, а никак не критиковать его. 

Начали спорить. Кутепову помогал полковник Павленко, совсем, правда, квелый, 
больной, так что больше говорил сам Кутепов. 

Его нельзя было переспорить. Он разложил все по полочкам: нельзя действовать 
так, как действуют запасные полки, выведенные для охраны порядка на улицы. Что 
это за заставы, которые должны запереть отдельные районы от прохода посторонней 
публики и которые всех пропускают? Неисполнение приказа роняет авторитет 
офицеров, разбалтывает дисциплину солдат, толпа приучается не выполнять 
распоряжений начальства. Надо выбрать одно из двух: либо твердо стоять и 
применять оружие, либо убрать войска до крайнего случая. 

И ни одного слова в защиту прав народа и депутатов Думы. 

Все почувствовали: с этим лучше не связываться, опасно. 

Завтрак кончился. Дальше события разворачивались, как ураган. 

На следующий день рано утром Кутепова вызвали к телефону. Он еще был в постели, 
разговаривала сестра. Звонил поручик Макшеев, просил Александра Павловича 
спешно приехать на Миллионную. 

Значит, что-то случилось. Кутепов, предчувствуя недоброе, быстро оделся, взял 
извозчика и помчался к старым Преображенским казармам. Там поручик Макшеев 
торопливо объяснил, что в казармах Гвардейской конной артиллерии возбунтовалась 
учебная команда Лейб-гвардии Волынского запасного полка и что волынцы ворвались 
в казармы Преображенской нестроевой роты и заставили ее к себе присоединиться. 
К тому же закололи заведующего полковой швальней полковника Богданова, он хотел 
выгнать волынцев со двора. 

Кутепов понял: беда! Надо действовать. Где командир Преображенского запасного 
батальона полковник князь Аргутинский-Долгоруков? 

Ответили: вызван к Хабалову. 

Но почему здесь несколько офицеров из новых казарм, что на Кирочной? 

Кутепов распорядился штабс-капитану Эллиоту-старшему и остальным отправиться 
туда. 

Ему подчинялись. Его положение помощника командира Преображенского полка и его 
решимость влияли крепко.