Вот и весь рассказ. Как будто гусарский полк стоит где-нибудь в провинциальной 
простоте - и шутят, и веселятся, и верят в свою звезду. 

А идет осень шестнадцатого года. Скоро - конец! 

Следует, конечно, пояснить, что вопреки расхожему и укрепившемуся после 1917 
года мнению, будто Россия проиграла войну, по результатам кампании 1916 года 
она как никогда была близка к победе: войска снабжались хорошо, военные заводы 
производили пушек в десять раз больше, чем к началу войны, снарядов в сорок и т.
 д.; армия одержала огромную победу в Брусиловском наступлении; на Кавказе она 
глубоко проникла на турецкую территорию, на Анатолийское плоскогорье; финансы 
находились в удовлетворительном состоянии. 

Но Россия была больна усталостью от войны. 

Вот и все. Имперский занавес опускается. Тени Петра Великого, Екатерины Великой,
 Потемкина, Суворова, Державина, Пушкина скорбно стоят в глубине российской 
сцены. 

Вперед выходят другие фигуры: Гучков, Милюков, Керенский. Наконец-то они несут 
"общественности" подлинную свободу, наконец-то они сбрасывают опостылевшее, 
враждебное самодержавие и поворачиваются к безмолвствующему народу. 

Может быть, их замыслы возвышены. Но что народу до них? 

Они обратились к народу с призывом равенства и братства. Народ попрежнему 
молчал. 

И вдруг отозвался совершенно диким, звериным рыком: 

Эх! Эх! Эх! 

Эх, жил бы, да был бы, 

Пил бы, да ел бы, 

Не работал никогда! 

Жрал бы, играл бы, 

Был бы весел завсегда! 

Но эта солдатская частушка, которую с омерзением приводят Бунин и генерал 
Краснов, всего-навсего усмешка, слова. На деле было еще страшнее. Никогда еще 
не видела Россия столько злобы и преступлений, как в год торжества свободы и 
демократии. 

Господа Гучковы и Милюковы были сбиты с ног вдруг вздыбившейся русской почвой. 

Петровская петербургская сказка рассыпалась в прах. Нужен был титан, способный, 
подобно Столыпину, совершить чудо. Его не оказалось. 

Зато выскочил некто безжалостный, понявший "исконную дремотную вражду" (Вейдле) 
русского народа не столько к кулаку и толстосуму, сколько к культурному барину, 
читающему книжки и живущему чуждой народу жизнью. 

Отречение Николая II. Кутепов - последний защитник Петрова града 

К началу 1917 года в казармах столицы скопилась огромная солдатская масса. В 
основном это были новобранцы, люди восемнадцати-девятнадцатилетнего возраста. 
Они числились в запасных батальонах гвардейских полков, но не имели с гвардией 
ничего общего, кроме названия и двух-трех офицеров. В казармах была 
невообразимая теснота, нары стояли в три яруса, ученья приходилось вести на 
улицах. 

Чем ближе была весна, тем тяжелее и страшнее делалось в казармах. Они 
пронизывались слухами об ужасах фронта, о продажности правительства, о 
благородстве оппозиции, которой мешают темные силы. Воюющее российское 
государство вдруг стало чужим для многих в русской элите. 

На фоне этой огромной, пока дремлющей враждебной массы, силы в 10 тысяч человек 
казались ничтожно малыми. Этих полицейских, казаков и солдат учебных команд 
было мало даже для поддержания обычного равновесия в городе с населением в два 
с половиной миллиона человек. В середине января министр внутренних дел А. Д. 
Протопопов доложил о возможной опасности Николаю II, тот поручил направить в 
петроградский гарнизон отводимые с фронта на отдых гвардейские части. В первую 
очередь намечалось ввести 1-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию и гвардейский 
флотский экипаж. Однако не получилось. Командующий столичным военным округом 
генерал Хабалов не смог (или не захотел) найти для верных частей места; казармы 
действительно были переполнены. На Хабалова никто не надавил. В час катастрофы