патриотизма и отверг все доводы разума. 

Савицкий отмечал: "С ним (Якушевым. - Авт.) свел евразийцев и, в частности, в 
числе других, меня - в 1923 г. в Берлине П. С. Арапов. Его с Якушевым связал 
Артамонов. Якушев казался умным, но совершенно "непрозрачным" человеком. Он и 
развертываемые им перспективы проникновения евразийства в Россию нас 
интересовали, но мы, конечно, отнюдь ему не доверяли. Арапов же был горячим 
пропагандистом сотрудничества с ним". 

В 1924 году пятого ноября Якушев и Потапов приехали в Париж и были приняты 
великим князем Николаем Николаевичем. Они просили 25 миллионов долларов на 
организацию восстания и убеждали, что через полгода большевиков не станет. У 
великого князя денег не было. Он посоветовал им обратиться к российским 
промышленникам. Но и промышленники ничего не дали и отказались брать взаймы у 
иностранных банков. 

Якушев и Потапов хотели встретиться с Кутеповым - не удалось. 

Для ГПУ Кутепов представлял особый интерес, ибо небольшие группы его боевиков 
по два-три человека легко проходили через границу для разведки и 
террористических актов. К тому же РОВС был связан с разведками соседних стран. 
На Кутепова надо было выйти во что бы то ни стало. 

В следующий приезд в Париж Якушев взял с собой Марию Владиславовну. Их беседы 
втроем расположили генерала к "Тресту", повторив ту же психологическую канву, 
по которой уже проследовал Арапов. Кутепов согласился стать представителем 
"Треста" в Париже, сохраняя при этом полную самостоятельность в действиях. 
Должно быть, он надеялся, что в конце концов вернется в Россию и помогут ему в 
этом прежде всего не боевики-офицеры, а неведомые простые люди, которые 
виделись ему за полузагадочным "Трестом". 

Если бы Кутепов располагал деньгами, он бы поделился с Якушевым. Но больших 
денег не было. 

Постепенно сводились в одну точку Кутепов, евразийцы, ГПУ. 

В 1925 году евразийцы начали активно привлекать военных. Евразиец Сувчинский 
встречается с начальником корниловской дивизии Скоблиным и так пишет о нем: "Он 
всецело сочувствует нефти (то есть евразийству. - Авт.), готов способствовать 
самой энергичной пропаганде в галлиполийских организациях Франции, Бельгии и 
Болгарии и предоставляет своих лучших людей для отправки на Восток". 

В марте он пишет Савицкому: "Сегодня выехал к Вам в Прагу Твердев (Скоблил. - 
Авт.), на которого мы возлагаем большие надежды. Он освоился идейно с 
евразийством". 

Савицкий отвечает: "Военно-корпоративное начало есть начало ценнейшее. Но если 
его сделать самодовлеющим, то вместо евразийства и евразийской секции получится 
ухудшенное издание белого движения. Последнее погибло между прочим из-за этой 
корпоративности... Сопряжение гражданского начала, как общего, и военного, 
специального, которое осуществили коммунисты, есть единственное правильное. Вне 
осуществления этого сопряжения нет евразийства". 

Да, белые генералы должны были рано или поздно попасть в круг интересов 
евразийцев. Появление Скоблила здесь не случайно. Однако для евразийцев 
генералы менее ценны, чем среднее офицерство. Генералы вряд ли откажутся от 
догм белой борьбы. И Савицкий отмечает:, "Ведь в настоящее время нами 
заинтересовались люди вполне определенной формации. Это промежуточный командный 
слой, который внутренне наиболее близок к аналогичным контингентам с другой 
(разрядка наша. - Авт.) стороны". 

Вот где разгадка! Евразийцы уже идут по мосту обратно в Россию, и им важно 
найти там опору. Не случайно в заметках Савицкого есть открытое 
противопоставление евразийства и Кутепова. Кутепов с его непримиримостью не 
воспринимается. Не случайно, в "Секретной переписке" Совета евразийства о людях 
Кутепова говорится отрицательно: "Решительно не понимаю, на что они нам нужны. .
..Все, кто видел г-жу Шульц при первом ее появлении вместе с Федоровым 
(Якушевым. - Авт.)... единогласно охарактеризовали ее самым нелестным образом. .
..Если же мы наберем себе окружение из господ вроде племянников (конспиративное 
имя четы Шульц. - Авт.), то это окружение станет для нас обузой и свяжет нас 
так, что мы скоро и рта не сможем открыть..." 

Горячая жажда борьбы, которой было пронизано каждое движение Марии 
Владиславовны, для евразийцев казалось пережитком гражданской войны. Если в 
"Тресте" они не заметили опасности, то в своей среде все оттенки воспринимались 
ими отчетливо. И действительно, расхождения между идеологией белой борьбы и 
евразийством были велики. Для ГПУ рано или поздно эти расхождения должны были 
стать заметны и тогда неизбежно должны были последовать попытки высечь из них 
искры пожара.