буркнул Прохор. 
      - Сами будете спати? Та хиба ж в хати мисця мало? 
      - Нет. 
      Зинченко больше не стал допытываться - из денщика слова хоть клещами рви. 

      Через минуту угрюмый Прохор сам сказал: 
      - Ляксандра Васильич не любит в избе спать. 
      В полдень нежданно-негаданно - никто и не заметил" как он подошел, явился 
сам генерал. 
      Бабы все так же стояли кучкой у перелаза, говорили разное, забыв о 
генерале. Говорили про то, что в Хорошках объявилась ведьма и пьет молоко у 
коров, про то, что к гончарихе - бога не боится и детей не стыдится - бегает 
сват. 
      И в это время кто-то легонько ударил пальцами в толстые бока Горпины, 
которая стояла у перелаза на самой дороге. Горпина вскрикнула - боялась щекотки,
- круто обернулась, собираясь уже ударить по рукам шаловливого мужика, и 
обомлела: перед ней стоял, весело улыбаясь, сам генерал. 
      Когда он возвращался из похода, небритый и черный, или когда стоял во 
время обедни на левом клиросе и издалека видны были только его впалые щеки с 
двумя складками вдоль носа и высокий лоб, изборожденный морщинами, генералу 
можно было дать за пятьдесят. Но сейчас голубые глаза глядели молодо, небольшой 
приятный рот насмешливо улыбался. 
      - Позволь, красавица! - сказал генерал. 
      - Ой, лышенько! - смутилась покрасневшая Горпина, пятясь назад. 
      Генерал легко, как двадцатилетний, перемахнул через перелаз и быстро 
зашагал к хате. Бабы оживились, потешаясь над Горпиной, расспрашивали, как 
генерал пощекотал ее, верили и не верили ее рассказам. 
      А из хаты доносился веселый, быстрый голос генерала. Ему вторила бойкая 
скороговорка Параски, жены Зинченки. Хитрая, льстивая баба сокотала, 
рассыпалась перед таким важным постояльцем - дробней маку. 
      Но что происходило в хате, не было видно, а всем так не терпелось 
хотелось узнать. Бабы заходили то с одного, то с другого боку - не видать. 
Наконец какой-то черноглазый хлопец, бывший пошустрее остальных, перескочил 
через перелаз, подбежал к хате и смело глянул в небольшое оконце. Он постоял 
так с минуту, а потом кинулся со всех ног назад к плетню. 
      Бабы обступили хлопца. 
      - Ну, що? 
      - Сидить та исть. 
      - Що исть? 
      - Титка Параска насипала йому борщу. 
      - Брешеш? 
      - Не брешу! - обиделся хлопец. - Побижитъ подивиться! 
      - Боже ж милостивый! Генерал исть борщ! 
      - Вин сказився. 
      - А чого б и не исти? Параска добре варить. 
      - Та же не я або ты. Нас с тобою пусти, мы будем исти и бога хвалить: 
Параска в борщ добре, мабуть, сала натовкла. А то ж вин сказано - генерал! 
      Обедал генерал недолго - по-солдатски. Пообедав, направился в сад, на 
ходу сбрасывая с плеч полотняную куртку. Заглянул в палатку и вышел оттуда с 
какой-то бумажкой в руке. Генерал стал быстро ходить по саду, то и дело 
заглядывая в бумажку и что-то бормоча. 
      От перелаза было невозможно что-либо услыхать. Ребята побежали к саду со 
стороны улицы, где рос вишенник. Приникли к плетню, осторожно смотрели из-за 
него. 
      - Мыкало, Мыкало, ось я бачу. Иди сюды!-шептал один. 
      - Та почекай, и у мене добре видно. 
      - Де вин? Я ничого не бачу! - хныкал и лез ко всем ребятам самый 
маленький из них, не видевший ничего. 
      - Ось, дурный! Ось, бач! - тыкал его головой в проломленный плетень 
старший хлопец. 
      Смотрели, жадно слушали, что такое сам с собою говорит генерал, но ничего 
не понимали: генерал говорил на непонятном языке. 
      Потихоньку за ребятами потянулись к вишеннику и любопытные бабы. 
Подходить к самому плетню соромились. Стояли на дороге, издалека тихо 
спрашивали у ребят: 
      - Що вин робить? 
      - Що вин говорить? 
      Ребята разочарованно отвечали: 
      - А хто ж його зна. Ходить та бормоче. 
      - А що ж бормоче? 
      - Молиться або що? 
      - Щось бормоче не по-нашему... 
      Ребятам уже становилось скучно смотреть на эти генеральские сапоги сапоги 
как сапоги, даже без шпор, - на небольшую косичку генерала, на его худую шею. 
Ничего интересного. 
      Но генерал ходил недолго. Он шмыгнул вдруг в палатку и остался в ней. 
Должно быть, лег спать. Ребята божились, что слышат, как генерал храпит. 
      - О, чуеш, чуеш? 
      - Та ж то Петро сопе... 
      - Петро, одийди! 
      Маленький Петро обиженно отошел в сторону. 
      - О, чуеш? 
      - Эге. 
      - Спыть. Мыколо, побежимо на ричку купаться... А в это время денщик 
Прохор не торопясь обедал за тем же самым столом, за которым полчаса тому назад 
ел генерал. Прохор сказал хозяевам, что у его барина такой порядок: после обеда 
он учит по бумажке турецкий разговор, а потом ложится спать, стало быть, пока 
что, можно и ему спокойно пообедать. 
      - А на що генералови вчитися по-турецькому? - спросила хозяйка. 
      - Дурна баба, - вмешался муж, - з турками которий рик воюе и 
по-християнському з ними буде балакати? В полон кого возьмут або що... 
      Хозяин сбегал в шинок, принес полкварты горелки - хот