его не знает: ни практики, ни тактики! - запальчиво сказал он. 
      Каменский засмеялся, откидывая назад голову. 
      - Верно изволили заметить, Александр Васильевич: ни тактики, ни практики! 
Верно! - смеялся Каменский. 
      Когда Салтыков вернулся в комнату, Суворов поднялся: 
      - Ваше сиятельство, мне уже пора: вечереет. 
      - Успеете! До Негоешт не больше десяти часов, как говорят молдаване. 
Ехать еще жарко. Посидите. Сейчас шербет принесут, рахат-лукум. Выпьем кофею 
по-турецки. Знаете, как здесь пьют? Сперва съедят ложечку варенья, запьют 
холодной водой, а потом - густой кофе без сливок. Куда как хорошо! Вот 
попробуете! 
      - Нет, благодарствую, Иван Петрович! 
      Право, мне уже надо в путь-дорогу... 
      - Пожалуй, Александру Васильевичу надо собираться, - поддержал Суворова 
Каменский. - А то и к утру не доберется. Ведь до Негоешт пятьдесят верст. 
      - Ну, коли так спешите, что ж делать, - согласился Салтыков. - Значит, 
поиск не откладывать! Пощупать Туртукай как следует! 
      - Сделаю. Бог милостив, - ответил Суворов. - Только, ваше сиятельство, 
сила у меня невелика... 
      - А какой в Негоештах деташамент? (Деташамент - отряд.) полюбопытствовал 
Каменский. 
      - Пехота - астраханцы, штыков около восьмисот,- перечислял Салтыков, а 
кавалерия - Астраханский же карабинерный, сабель без малого четыреста, да 
казаки Леонова, коней с пятьсот. 
      - Кавалерии предостаточно, а пехоты действительно маловато, - сказал 
Каменский. 
      - Вот и я говорю... - начал Суворов. 
      - Пришлю, пришлю, не бойтесь! Поезжайте! - перебил его Салтыков. 
      Суворов откланялся. Он вышел из дома и быстро затопотал по каменным 
ступенькам крыльца. Впалые, худые щеки Суворова горели румянцем. 
      "Вояки! Полководцы!" - со злостью думал он. 
      У крыльца стояла тройка вороных генерала Каменского, запряженная в 
щегольской экипаж. Кучер-солдат, не выпуская из рук вожжей, дремал, сидя на 
козлах. 
      Поодаль, у садовой изгороди, в канаве, скособочилась каруца - узкая 
длинная молдаванская телега, на которой приехал из Ясс в Букарест генерал-майор 
Суворов. Двое суруджу - старик с длинными черными волосами до плеч и 
черноглазый красивый парень - сидели тут же под забором. Старик ел кукурузную 
лепешку, а молодой, напевая что-то заунывное, молдаванское, лениво пощелкивал 
по крапиве своим невероятно длинным кнутом. 
      - Ну, поехали! - крикнул им Суворов. 
      Ямщики вскочили. Выволокли из канавы на дорогу худых лошадей и неуклюжую 
каруцу. Старик начал торопливо приводить в порядок скверную веревочную сбрую. 
которая едва держалась на лошадях. А молодой проворно перебегал от лошади к 
лошади и зачем-то дергал их за уши и тер им ладонью глаза. 
      Суворов влез в каруцу, завернулся в плащ и сел на солому. В передке 
каруцы лежал старый, потертый солдатский ранец - в нем были все пожитки 
генерал-майора Суворова. 
      Суворов видел, с каким удивлением смотрели слуги Каменского и Салтыкова 
на его странный экипаж, но сделал вид, будто не замечает этого. 
      - Гайдади грабо: - весело крикнул он ямщикам. - Гайдади грабо! (Пошел 
скорей!) 
      Суворов любил изучать языки. И теперь, в дороге, он научился от этих 
суруджу нескольким словам. 
      Суруджу вскочили верхом на лошадей, взмахнули кнутами. Кнуты щелкнули так,
 словно выстрелили из пистолета, ямщики закричали пронзительно-дикими голосами 
"ги-га", "ги-га", и каруца помчалась по узким пыльным улицам Букареста, 
немилосердно скрипя своими никогда не мазанными колесами. 
      Суворов за дорогу уже привык к тому, что молдаване вовсе не мажут телег. 
      Замелькали низенькие домики в садах, разнообразные лавчонки. 
      Вон на двери пылится зеленый бархатный кафтан с оловянными пуговицами - 
тут торгуют абаджи; на другой болтается длинная связка деревянных лошадок, 
петушков - здесь теркукули; а там на дверях висит жирная баранья туша: это 
маченары. 
      Промелькнула цирюльня с кучкой солдат-пехотинцев у дверей. Внизу блеснула 
быстрая Дембровица. Откуда-то снизу раздался стук кузнечных молотов. 
      А дальше - опять одноэтажные домишки. Все двери раскрыты настежь. Женщины 
жарят баранину, пекут хлеб, на сковородках шипят вкусные плацинды (Плацинда - 
пресная, тонко раскатанная лепешка.). Кухонный чад и запах бараньего жира 
смешивались с запахом отцветающих садов. 
      Вечерело. Дневная жара спадала. С каждой минутой становилось все холоднее.
 
      После знойного дня все спешили на улицу - насладиться вечерней прохладой. 

      В узких улочках каруца едва могла разъехаться со встречными. 
      Верхом на лошади проехал богатый молдаванин в фиолетовом бархатном 
кафтане, подпоясанном алой шалью, в голубой суконной шапке, похожей по форме на 
дыню. В руке молдаванин держал четки - знак боярства. Сзади за ним во всю прыть 
бежал грязный, оборванный цыган. Он должен был смотреть за лошадью господина, 
когда тот где-либо останавливался и слезал с нее. 
      Восемь небольших, но крепких лошадей, запряженных попарно, тащили тяжелый 
рыдван. В нем важно