шлось в пруд. Кирасир, в забрызганных грязью белых 
лосинах, стоял по колено в воде, не зная, как выбраться: мимо него взвод за 
взводом скакали драгуны, гусары. 
      Ядра косили прусскую конницу Зейдлица. Узкие проезды между прудами с 
каждой минутой все больше и больше загромождались трупами людей и лошадей. 
Гусары, шедшие последними, перепрыгивали через эти препятствия на своих легких 
буланых лошадках. 
      И все-таки сотни кирасир, драгун, гусар благополучно проскакивали между 
прудами и под огнем выстраивались по эту сторону прудов. 
      - Оправляй замки, кремни! Готовься к стрельбе! - хрипловато крикнул 
тучный командир полка, улучив момент, когда соседи - большая батарея заряжали. 
      И тотчас же к гулу тяжелых единорогов примешался непрерывный треск фузей: 
все пехотные полки южного склона стреляли по коннице Зейдлица, которая 
готовилась идти в атаку. 
      Огнев в семнадцать приемов, как учил Егор Лукич, быстро и точно заряжал. 
Не спешил выстрелить в одиночку, ждал команды. Стрелял без осечки. 
      Снизу на них, на большую батарею и на ретраншаменты, летели три линии 
прусской конницы. В вечернем солнце зловеще блестели клинки палашей и сабель. 
      "Доскачут или нет?" - билась у Огнева мысль. 
      Вот всадники еще ближе. Уже можно различить их сведенные злобной гримасой 
лица, кричащие рты. 
      Еще залп. Еще раз из всех единорогов хлестнула. картечью большая батарея. 

      Поспешно зарядив фузею и не слыша над ухом команды "Пали", Ильюха Огнев 
посмотрел вниз. Прусская конница, сломав все свои три линии, в беспорядке 
скакала назад, к предательским кунерсдорфским прудам. А сзади за нею с гиканьем 
и криком "ура" мчалась русская и австрийская конница. 
      - Ну, теперь нарубят капусты! - сказал кто-то. 
      - Не лишь бы какой - пруцкой! - прибавил Егор Лукич, вытирая рукавом 
кафтана лоснящееся от пота, коричневое от загара лицо. 
      XVI 
      Ой мы билися, рубилися 
      Четырнадцать часов. 
      Солдатская песня 
      Подполковник Суворов наконец-то попал в самый огонь. Полки генерала 
Фермора тронулись с Еврейской горы. К Фермору подвели его кровного жеребца, он 
сел и поехал через овраг на Большой Шпиц. Суворов поехал вместе с ним. 
      Вокруг них, справа и слева, гремя фузеями и шпагами, сыпались с Еврейской 
горы в овраг, карабкались на склоны Большого Шпица солдаты. Они измучились, 
стоя целый день под палящим солнцем, не ели с самого утра. Лица их посерели от 
пыли, из-под тяжелых кожаных гренадерок тек пот, но солдаты поспешали, 
торопились на Большой Шпиц; все чувствовали - настал решающий час боя. 
      Въехали на гору. Большой Шпиц был весь заставлен войсками. Сквозь клубы и 
завесы порохового дыма там и тут сверкали огни единорогов. Воздух сотрясался от 
гула пушек. Визжали ядра, тонко пели проворные пули. 
      Подполковник Суворов был счастлив: наконец-то он слышал вокруг себя свист 
пуль. На его худых щеках играл румянец, большие голубые глаза блестели. 
      Фермор подъехал к главнокомандующему, который стоял на пригорке, 
окруженный генералами. Здесь были Лаудон, Румянцев и Вильбуа. Не хватало лишь 
одного князя Голицына, которого ранили еще до полудня при защите Мельничной 
горы. Граф Салтыков, красный и потный, растерянно смотрел вокруг. 
      После того как пруссаки отступили от Большого Шпица и засели в овраге 
Кунгрунд, а конница Зейдлица с большим уроном была отброшена назад, в баталии 
почувствовался какой-то перелом. Пруссаки больше не наступали, они 
отстреливались из-за кустов. 
      Настала пора действовать русским. Солнце шло к закату, оставаться на ночь 
так, стоя друг против друга в нескольких саженях, было нелепо. 
      Лаудон и Румянцев советовали Салтыкову наступать, осторожный Вильбуа 
отмалчивался. Сам же Салтыков колебался, не зная, на что решиться. Он поджидал 
Фермора с его полками. Это был законный, уважительный предлог для того, чтобы 
хоть немного отсрочить решение. Салтыков боялся атаковать Фридриха II. 
Полководец он был неопытный и твердо помнил одно из основных правил линейной 
тактики: заняв крепкую позицию, не сходить с нее. 
      - Вилим Вилимович, вы уже здесь,- обрадовался он, увидев подъехавшего и 
слезавшего с коня Фермора.-Ну, что ж будем делать? 
      Суворов, спрыгнувший с коня раньше Фермора, не слышал, что тот отвечал 
главнокомандующему,- внимание Александра Васильевича привлекло другое: слева 
вдруг прокатилось громкое "ура" и раздался топот сотен ног. 
      И тотчас же это "ура" вспыхнуло правее, совсем недалеко от того места, 
где стоял Суворов. 
      В ленивую, затихавшую было ружейную перестрелку утомленной многочасовым 
боем измученной пехоты врезался этот задорный, полный бодрости и силы, 
подмывающий, зовущий клич. Забыв обо всем, Суворов побежал к гребню горы, 
откуда слышалось это "ура". 
      Пока генералы решали, как поступать дальше, солдаты 1-го гренадерского, 
стоявшие саженях в двадцати от врага и перестреливавшиеся с ним, не выдержали и 
бросились на укрывавшихся за кустами, уже потерявших прежний пыл пруссаков. 
Справа их примеру тотчас же последовали вологодцы. 
      Суворов подбежал к гребню горы, когда вологодцы, подняв за собой тучи 
пыли, только что кинулись вниз на пруссаков в штыки. За вологодцами плотными 
рядами стояли