XVI


Уже пять часов длился бой.

Ушаков заранее выделил три фрегата в резерв. Они вышли из линии и держались 
против передовой части флота, чтобы не позволить туркам атаковать наши суда с 
двух сторон.

Русские корабли старались подойти возможно ближе к врагу: хотели ввести в 
действие орудия всех калибров.

Не только командиры, но и матросы Севастопольской эскадры знали, что адмирал 
Ушаков не придерживается старой линейной тактики, а ведет бой по-своему. Ушаков 
старался прежде всего ударить по флагманским, передовым кораблям. Лишившись 
руководства, турки быстро приходили в замешательство. Как и в бою при 
Керченском проливе, Ушаков брал на свой корабль «Рождество Христово» самую 
трудную задачу, чтобы остальные действовали так же храбро, как он. И русские 
суда следовали примеру своего неустрашимого адмирала.

К закату солнца вся турецкая линия оказалась разбитой. Турки в беспорядке 
бежали.

Ушаков приказал повторить сигнал: «Гнаться под всеми возможными парусами и 
вести бой на самой близкой дистанции».

Турецкий флот был изрядно побит. Больше всего досталось отборным кораблям 
капудан-паши, реал-бея и новенькому, впервые вышедшему в море 74-пушечному 
красавцу «Капитание», на котором имел свой флаг Саит-бей.

Турецкие адмиралы были подавлены невиданной тактикой и храбростью русских.

Европейские наставники не научили их, как поступать в том случае, если 
неприятель не боится врезаться в строй вражеских кораблей и не очень смотрит, 
на-ветре он сам или нет.

Над морем повисла густая пелена дыма. Заходящее солнце казалось в ней огненным 
шаром. Южная осенняя ночь незаметно накрыла море и корабли.

Ушаков велел зажечь фонари, чтобы корабли не разбрелись кто куда.

Турки же хотели бы слиться с темнотой и, против обыкновения, не зажигали огней.

Русские продолжали погоню. Но туркам снова повезло: вдруг стало свежеть. Ветер 
развел волну.

Было досадно: неужели снова уйдут?

— С такими повреждениями далеко не уйдут! — сказал Данилов адмиралу.

Делать было нечего, — приходилось и самим становиться на якорь.

Мелкие крейсеры поспешили укрыться у берега.

Ушаков вошел к себе в каюту, со злостью швырнул шляпу на стол и скинул с плеч 
потный, пропахший порохом мундир. Сел к столу, обхватив голову руками.

Все-таки брала досада.

— Федор Федорович, что с вами? — тихо спросил денщик, зажигавший свечу.

— Как что? — закричал Ушаков. — Разве не видишь?

— А что такое? — Федор подбежал к иллюминатору. Но там была ночь и ветер. Он 
посмотрел на адмирала: кажется, цел, невредим, все корабли налицо.

— Дурак! Не понимаешь: турок может опять уйти!

Федор повеселел:

— Куда же он такой непогодой уйдет? Потонет! Покушайте да лягте отдохните — на 
вас лица нет. Почернели за день. Утро вечера мудренее!

— Это пороховая копоть, — провел рукой по щеке Федор Федорович. — Давай умыться 
да поесть чего-либо.