— Мне, ваше превосходительство, ничего не хочется. Только пить. Одну воду пью.

— С чем? С уксусом?

— Уксуса нет, весь вышел, — заторопился ответить Ходин. — Только вчера вышел… 
Виноват!

— Мне из твоей вины — не шубу шить! — побагровел контр-адмирал. — Разве им 
такая пища нужна? Почему в госпиталь не отсылаешь?

— Они поправляются, ваше превосходительство. Как же слать — экипаж-то у меня 
всего пятьдесят три человека…

— А больных шесть? Поправляются, говоришь? Из кулька в рогожку! — кричал 
контр-адмирал. — Отослать всех немедля!

Когда начальство ушло из кубрика, больные матросы, забыв о своей хвори, 
смеялись от души:

— Эк он его, молодец!

— Вот это адмирал!

С «Принцессы Елены» и началось. Как и предполагал Ушаков, на большинстве судов 
о матросе заботились мало. Больные не отделялись от здоровых. Помещение редко 
проветривалось. Контр-адмирал осмотрел все, не поленился заглянуть в самые 
темные углы. Пробовал пищу, пробовал воду, говорил с матросами.

Матросы удивлялись его вопросам: адмирал вникал в их повседневную жизнь. «Граф» 
никогда не интересовался ими и не считал нужным вступать в разговор не только с 
больными, как Ушаков, а даже со здоровыми.

Матросы слыхали об Ушакове от друзей со «Св. Павла», кое-кто помнил его по 
Херсону, и всем сразу стало ясно: этот адмирал — за них, за матроса!

Интересуясь бытом и жизнью экипажа, Федор Федорович одновременно осматривал и 
сами корабли: прочен ли такелаж, надежны ли якоря и пушки, не разваливаются ли 
камбузные печи?

— Вот это — настоящий хозяин! — говорили матросы.

Вечером на следующий день контр-адмирал вызвал всех командиров судов к себе. А 
наутро Севастополь только и говорил о том, кого и как из господ командиров 
«надраивал» вчера контр-адмирал.

Передавали, ручаясь головой за точность, что и кому сказал Ушаков.

У «Нестора» сушится белье на самом бушприте. Это не фрегат, а прачечная!

На «Иерониме» разводят блох: в трюм намели целые горы мусора!

На «Александре» загнили бочки для пресной воды — пахнут тухлыми яйцами. 
Немудрено, что много больных.

У «Амвросия» на нижней палубе в углах сырость и зловоние! Люди ленятся 
подняться наверх.

Сразу же началась работа. Все корабли и фрегаты чистились, мылись, 
проветривались, как перед большим праздником.

А к адмиральскому дому потянулись поставщики и подрядчики — русские, греки, 
армяне, евреи. Тут было ясно: разговор пойдет о доброкачественных продуктах для 
флота. Войнович уделял этому мало внимания, и поставщики сбывали что попало.

Ушаков объявил подрядчикам:

— Сухари поставлять не в кулях, а в бочках. Солонину — только в небольших, 
пятипудовых, бочонках, чтоб не портилась и не заражала воздух. В рогожных кулях 
не приму ничего! — стукнул ладонью по столу адмирал.

Подрядчики чесались, жаловались на трудности доставки, на дальнюю дорогу, но 
согласились. Уходили, сокрушаясь:

— Это не граф Войнович! Тому, бывало, привезешь тысячу-другую апельсинов и 
лимонов да мешок изюму или бочонок маслин — и поставляй, как и что хочешь. А 
этот… — крутили они головами.

Била уже четвертая склянка, когда Ушаков разделался с поставщиками, и только 
хотел идти обедать, как вошел его секретарь, подпоручик Федор Чалов.