— Коротко и узловато! — вполголоса сказал Кумани.

— Да, болшой садача! — пропищал Тиздель.

— Турецким флотом командует знаменитый капудан-паша Эски-Гассан! — прибавил 
Войнович.

— Мы его знаем, он при Чесме командовал «Капуданией», — усмехнулся Кумани.

— За лихость Эски-Гассана зовут «крокодилом морских битв», — продолжал 
расписывать контр-адмирал.

— Плавать он мастак. Если бы не бросился за борт, когда мы сцепились с его 
кораблем на абордаж, «крокодилу» несдобровать бы! — вполголоса говорил Кумани.

— Когда же уходим? — спросил Ушаков.

— Я полагаю… ждать нельзя. Надо бы сегодня, но сегодня понедельник — 
несчастливый день, — пыхтел Войнович. — Придется завтра на рассвете.

— Куда пойдем?

— К Варне.

— А не лучше ли прямо к Очакову? Там наверняка найдем турок…

— Нет, к Варне!

— Успеем ли мы дойти, Марко Иванович? Погода ненадежная — со дня на день можно 
ждать норд-оста, — сказал Ушаков, который не первый год плавал в Черном море и 
знал силу и свирепость осенних штормов.

Войнович только развел руками.

— Больше приказаний не будет?

— Нет. Чтоб к утру все корабли и фрегаты были готовы! — сказал, вставая, 
контр-адмирал.

Капитаны стали поспешно расходиться. Ожидая трап, Ушаков слышал, как 
фалрепные[38 - Фалрепные — матросы, подающие фалреп, то есть веревки, за 
которые держатся, подымаясь по трапу.] вполголоса обменивались новостями:

— Влепили по шестьсот…

— Скляренко не выдержал, а Катин — молодец: «очугунился» и хоть бы пикнул! 
Только встать сам не смог — подняли…

Федор Федорович понял, что речь шла об очередной, сегодняшней расправе на 
«Марии Магдалине». Он поморщился: Тиздель применял телесные наказания по самому 
пустяшному поводу.




III


Как ни советовал Федор Федорович Войновичу направиться к Очакову, контр-адмирал 
все-таки держал курс к Варне.

«Ну и упрям, черт!» — подумал о нем Ушаков.

На пятые сутки похода, вечером, на северной стороне неба стали вспыхивать 
зарницы и подул норд.

— Вишь, заиграла зарница, — сказал денщик Федор, побелевший и чуть живой от 
качки.

— Ужо погоди, она тебе наиграет! — мрачно заметил Ушаков, которого никогда не 
укачивало.

Федор Федорович тревожно провел ночь, ожидая шторма.

Ветер не стихал.

Утро встало мрачное, в тучах. Темным и мрачным было и море. По морю ходила 
большая зыбь. Если б в такое волнение и встретили турок, то стрелять было бы 
трудно и бесполезно.