Druzya.org
Возьмемся за руки, Друзья...
 
 
Наши Друзья

Александр Градский
Мемориальный сайт Дольфи. 
				  Светлой памяти детей,
				  погибших  1 июня 2001 года, 
				  а также всем жертвам теракта возле 
				 Тель-Авивского Дельфинариума посвящается...

 
liveinternet.ru: показано количество просмотров и посетителей

Библиотека :: Мемуары и Биографии :: Исторические мемуары :: Леонтий Раковский - Адмирал Ушаков
<<-[Весь Текст]
Страница: из 186
 <<-
 
— Голова дюже болит.

— Это когда головная горячка, тогда голова болит, а тут горячка гнилая…

— И что же тут?

— Сине-багровые пятна по телу. И мясо клочьями лезет. Заживо человек гниет…

— Несладко!

— Чума есть всякая: одна холопская, другая — барская. От барской ни ты, ни я не 
помрем. Вон в Москве была барская — одни баре мерли, ровно мухи.

— Барская-то чума была не тогда. Вон как Пугачев шел с Урала, он, сынок, был 
барам пострашнее всякой чумы! Вон когда они нигде не могли найти себе места!

— Дяденька, а здеся какая чума?

— А здесь — холопская. Купил солдат у торговки старые шаровары, хотел себе 
штаны сделать. Торговка, к примеру, сегодня ноги кверху, а его, раба божьего, 
назавтра скрутило.

— Сми-ирно! — прервала команда разговоры.

Ушаков стал перед строем:

— Вот, братцы, слыхали, какая напасть? Главное: смотреть за собой, чтобы сам и 
одежда — в чистоте, тогда никакая хворь не пристанет. Посторонних людей 
сторониться. Не здороваться за руку. Вещей чужих не трогать. Что надо будет 
купить, пойдем в строю, с офицером. Итак — беречься, но не трусить! Носов не 
вешать! Как в бою! Молодцами!

— Рады стараться, ваше высокоблагородие!

И команда бодро пошла на работу.

Вечером после работы Ушаков сам привел команду в казармы.

На улицах чадили костры из навоза, камыша и бурьяна. Солнце проглядывало сквозь 
дымные облака, как кровавый шар.

У капитана 2-го ранга Федора Ушакова все было готово: уксус для обливания 
команды, карантин, — для него он, выделил мазанку, где помещался лазарет. 
Вокруг расположения команды корабля № 4 стояли посты, не пропускавшие никого.

Прежде Федор Федорович любил эти тихие вечерние часы. Он знал, что к нему 
обязательно прибежит коротать вечерок милая Любушка.

Ушаков делал что-либо у стола — проверял расчеты, просматривал ведомости, а она 
сидела рядом — вязала, напевая.

Так проходило полчаса. А потом Любушка вдруг обнимала его, карандаш летел в 
сторону, а ведомости мешались с чертежами…

Денщик, Федора был доволен, что к ним приходила Любовь Флоровна. Он ее уважал, 
старался всячески угодить ей.

— А все-таки без хозяйки — дом сирота! — говорил он, будто бы сам с собой.

И старался все подать, а потом бесследно исчезал.

— Ну, Федор, слыхал, какая у нас объявилась гостья? — спросил Ушаков, придя 
домой.

— Как не слыхать, ваше высокоблагородие! Вон костры по всему городу запалили. 
Солнышко затмили. А гостья — точно, упаси господи! Это, сказывают, как в 
семьдесят первом годе в Москву пожаловала. Тогда оно вот как было. Солнышко еще 
не встало — только в зорьке купалось, приплелась к заставе сгорбленная 
старушонка в черном саване с монашеским куколем на голове. Бредет, на суковатую 
клюку опирается. Караул стоит, усы разглаживает. Кричит ей: «Стой! Куда бредешь,
 гнилая? Как тебя звать, древняя?» А она подняла голову — один голюсенький 
череп. Вместо глаз синие болотные огоньки мигают. Зубы-клыки лязгают. «Звать 
меня — моровая язва!..» Смеется, вредная, во весь свой поганый рот. Распахнула 
саван, а под ним — кости, обтянутые желтой кожей, а на коже черные пятна. 
Караул попался не из робкого десятка. Спервоначалу отшатнулся: свят, свят! А 
потом сотворил крестное знамение и ружье наперевес: «Стой, язва!» А она язык 
показала — мол, накося, выкуси — да через заставу, как тень, в Москву и сгинула.
 А язык-то у нее ровно у змеи, — на конце раздвоен. Вот и можно теперь узнать 
чуму по раздвоенному языку да черным пятнам на теле!

 
<<-[Весь Текст]
Страница: из 186
 <<-