кораблю № 4 «морских служителей в нетях». Узнал, кто из них, чем и как болен. 
Не поленился заглянуть во все сараи — купорный, шлюпочный, блочный, даже в 
сарай для чистки пеньки, хотя в нем стояла невероятная пылища.

— Ну вот, остался только парусный сарай, и все хозяйство, — с облегчением 
сказал Селевин.

— Алексей Наумович Сенявин говаривал: «Мастер парусного дела — душа корабля». 
Зайдем-ка, Антоша! — ответил Ушаков.

По дороге к парусникам их нагнал боцман. Селевина вызывали в контору срочно 
подписать провиантский табель, который озаглавливался без всякой канцелярской 
хитрости: «кто с кем в каше».

— Вот, Федор Федорович, наш лучший боцман! — сказал Селевин, указывая на моряка.


— Как звать?

— Макаров, ваше высокоблагородие.

— Мы его зовем попросту Макарычем.

— Так точно, Макарыч! — браво подтвердил боцман.

Ушаков оглядел его. Как и полагается быть боцману, крепок, смышлен и хитер. Но 
ничего не сказал, только кивнул головой и продолжал путь к парусникам один.

Подходя к длинному сараю, где шили паруса, Ушаков услыхал, как чей-то мягкий 
тенорок рассказывает.

Федор Федорович прислушался.

— Лучше нашего русского леса ничего нет на свете! Березки стоят белые-белые, 
чистые, стройные, как девушки. А сосенки — гонкие[30 - Гонкий лес — прямой, 
высокий лес.], ровные, как свечечки. И на солнышке — особенно на закате — они 
точно золотые, так и горят. Красота неописанная! Глядел бы — и не нагляделся 
бы…

Ушаков поднял брови. Он очень любил море, но и лес любил с детства.

А тенорок, словно пел, продолжал:

— А как подымется ветер, зашумит, загудит бор, заговорит своим голосом, — лучше 
моря! Сидел, бы и слушал…

Федор Федорович зашел в мастерскую. Несколько человек, шили паруса. Говорил 
рыжеватый небольшой, матрос.

Увидев капитана, матрос притих и наклонился над полотном.

— Ты из каких краев? — спросил у рассказчика Ушаков.

— Тверской, ваше высокоблагородие.

— Как звать?

— Федор Скворцов.

— Будешь у меня денщиком. Бросай иглу, пойдем!

— Слушаю, ваше высокоблагородие! — проворно вскочил на ноги Скворцов.

Дом капитана корабля № 4 стоял на самом краю, у степи.

Федору Скворцову это очень понравилось.

— Пусть она и степь, а не наше поле, да все-таки простор. Тут и птичка скорее 
будет и суслик…

— И саранча, — пошутил Ушаков.




XIX


Ушаков с утра до позднего вечера не выходил из адмиралтейства. Большую часть 
дня он проводил или у стапеля своего строящегося корабля, или в громадной