точка судна.] не влезешь! Надо было уступить. А теперь уберут, как пить дать 
уберут. А капитан он стоящий, крепкий!




XVII


Прошло несколько дней после отъезда императрицы. Ушаков оставался на месте. Все 
на яхте уже думали: пронесло.

Но в субботу к яхте подошла адмиралтейская шлюпка. Она привезла 
капитан-лейтенанту Федору Ушакову пакет. Адмиралтейств-коллегия приказывала ему 
сдать яхту старшему по себе офицеру и явиться в коллегию.

Все-таки злополучная склянка отозвалась!

Ушаков с легким сердцем покинул императрицыну яхту «Счастье».

«Хорошо птичке в золотой клетке, да еще лучше на зеленой ветке! — думал он, 
отваливая от надоевшей яхты. — Оставайтесь тут со своими кувертами и 
реверансами!»

В Адмиралтейств-коллегии ему сказали, что до вторника заседания не будет.

Он вышел и остановился у подъезда с чемоданом в руке, раздумывая, где бы 
устроиться на эти три дня.

Если бы Морской корпус оставался на месте, можно было бы пожить у кого-нибудь 
из знакомых служителей. Но он сгорел еще в 1771 году. Во время пожара сгорели 
почти все корпусные здания. Морской корпус пришлось перевести в Кронштадт.

«А если пойти к тетушке Настасье Никитишне?» — вдруг мелькнула мысль.

Только подумал о домике под березой — и сладко заныло сердце.

Прошло так много времени — десять лет, а он все не забыл голубоглазую, 
улыбчивую Любушку. Сквозь горечь обиды, которую она ему нанесла, все-таки 
пробивалась любовь.

Ушаков ничего не знал о Любушке — где она, как живет со своим Метаксой (ему 
втайне было бы приятно, если бы они жили не в ладу), и он давно хотел разузнать 
о ней.

Кроме Настасьи Никитишны, спросить о Любушке было не у кого, а за последние 
пять лет он впервые остановился в Петербурге.

Он с грустью прошел мимо здания Морского корпуса. «Связи» — деревянные флигели, 
где жили кадеты, их поварня, хлебная — все это сгорело дотла, а сам дом Миниха, 
который считался когда-то красивейшим на Васильевском острове, стоял как 
скелет: одни обгорелые стены и пустые глазницы закопченных окон.

Вот и Двенадцатая линия.

Как много построено новых домов!

Цел ли домик под березой?

Ушаков невольно ускорил шаг. Береза видна. И домик целехонек! Федор Федорович 
взошел на знакомое крылечко. Дверь в сени стояла открытой. Он шагнул дальше и 
постучал в комнату налево.

— Входите! — раздался голос Настасьи Никитишны.

Ушаков раскрыл дверь и остановился на пороге: за столом, перебирая грибы, 
сидели совершенно седая Настасья Никитишна и Любушка.

Тогда, десять лет назад, он оставил Любушку на пристани в Воронеже тоненькой 
шестнадцатилетней девушкой, а теперь перед ним была молодая женщина. Ее голубые 
глаза смотрели по-иному, но ослепительная, все озаряющая улыбка была все та же.

Любушка, не стесняясь тетушки, кинулась к Ушакову. Плача и смеясь, она обняла 
его, прижалась к его белому парадному мундиру. А он стоял, несколько 
ошеломленный, с чемоданом в одной руке.

Еще минуту назад Ушаков думал, что никогда не сможет простить ей измену, забыть 
огорчение, которое она причинила ему. Но вот она рядом — и он уже забыл обо 
всех обидах.