Любушка залилась смехом.

— Что ты?

— Из-за грека-то и не приходил? Да?

Федя только потирал холодные руки, молчал, подозрительно озираясь.

— Глупенький, да он мне противен! Понимаешь: про-отивен! И он уехал!

— Куда?

— В Азов.

— Совсем?

— Совсем!

Федя кинулся к ней.

— Пусти! Мама! — с притворным испугом зашептала она, кивая на дверь.

Ее большие глаза стали еще больше. Федя отпустил ее и оглянулся.

Любушка отбежала за стол и, выпячивая свои полные губы, протянула:

— Тру-ус! Мамы нет, ушла к протопопше. Мы одни в доме. Тру-ус!

Ушаков шагнул к столу. Их разделяла только столешница.

Любушка стояла против него, раскрасневшаяся, похорошевшая. Она дразнила, 
высунув язык.

Ушаков увидал: у Любушки на конце языка — небольшая ямка.

— Чего смотришь? Язык раздвоен? Как у змеи. Не бойся — это меня в детстве 
нянька кашей так накормила. Сунула в рот ложку горячей каши, а сама убежала. И 
сожгла мне язык…

Федя через стол ловко схватил ее за руку…

До весны было еще три месяца, но у Феди Ушакова она расцветала уже в январе.




X


В напряженной каждодневной работе мелькали похожие друг на друга дни. Зима 
пролетела незаметно: была она «сиротская» и не успела надоесть ни снегами, ни 
морозами.

В марте вскрылась река. И сразу прибавилось работы: отправляли припасы, 
вооружение и снаряжение для судов, которые строились на верфях в Таврове, 
Павловске, Икорце и Хопре.

От зари и до зари, не умолкая, стучали плотничьи топоры. Не потухали литейные 
печи, кузнечные горны, курились смолокурни.

Сенявин деятельно готовил Азовскую флотилию.

Присланных из Петербурга мичманов отправляли дальше, к Азовскому морю. 
Пустошкин уехал на Икорецкую верфь, Ушаков остался один. Ждал, что не 
сегодня-завтра и его отправят куда-либо.

Каждое воскресенье Федя ходил по знакомой дороге в Чижовку.

Марья Никитишна уже в глаза называла его «зятек», ласково обнимала, потчевала, 
как могла, и все спрашивала, когда Ушакова произведут в лейтенанты и сколько он 
тогда будет получать жалованья.

Федя и сам думал жениться на Любушке.

Вся его прошлая жизнь — корпус, флот — прошла среди мужчин. Он любил море, 
флотскую суровую жизнь, готовился к ней и не представлял, как живут семейные 
моряки. Но без Любушки ему было тоскливо, тянуло к ней. Как ни был он занят, а 
всегда помнил о Любушке.

И Федя тоже говорил ей: