— Вот произведут в лейтенанты…

— Не говори заранее. Произведут, тогда то и будет! — обрывала Любушка и тащила 
Федю в рощу, где с мая месяца каждое воскресенье устраивались народные гулянья.

Ушаков не любил быть с ней на людях. Он робел и чувствовал себя неуверенно и 
плохо.

Федя предпочитал сидеть вдвоем с Любушкой где-либо в палисаднике у дома или на 
обрыве, чем ходить, как он выражался по-морскому, «в ордере[17 - Ордер — строй 
флота в море.] конвоя». А Любушка обязательно хотела других посмотреть и себя 
показать.

— Мне, кроме тебя, никого не надо! — отговаривался Федя.

Тогда Любушка шла в атаку с другой стороны.

— Ты что, стыдишься ходить со мной? Жался бы только по углам! — насмешливо 
говорила она и отворачивалась, капризно надув свои пухлые губки.

И Федя скрепя сердце уступал. Он шел насупившись, точно его вели на казнь.

Но Любушка прижималась к его плечу, ласково заглядывала ему в глаза и вдруг 
улыбалась, и вся Федина суровость мгновенно исчезала.

Они шли в рощу и сразу же попадали в людской водоворот. Слышалось треньканье 
балалайки, гудели рожки, где-то пели песни. На качелях высоко взлетали вверх 
красные, синие, желтые сарафаны. Кричали сбитенщики, продавцы кваса. Зазывали 
продавцы сластей — пряников, конфет. Шум, гам, пыль. Ни поговорить, ни 
собраться с мыслями, ни помечтать о будущей совместной жизни…

В июне установилась сухая, маловетреная, жаркая погода. Солнце вставало в 
какой-то дымке и палило без милосердия.

Рабочие верфи и арсенала падали в изнеможении от зноя.

Город как вымер, на улицах — ни души. Окна закрыты ставнями. Собаки попрятались.


Только на реке с утра до ночи возились ребятишки.

Воскресный день выдался еще более знойным. Небольшой ветерок, который был 
накануне, совсем утих. Стало душно, как в бане.

Ушаков после обеда пошел, как всегда, к Любушке.

Марья Никитишна сидела в подполе, кляня Воронеж, что в нем нет колодцев и за 
водой приходится тащиться вниз, к реке.

— Ну и жара, прости господи!

— Сорок в тени, — сказал Федя, проходя в комнату к Любушке.

А Любушке было нипочем. Она хотела идти гулять в рощу.

— Эк, неугомонная! Сидела бы уж. Где там до прогулок! — сказала мать.

Но Любушка не послушалась матери и потащила Федю на всегдашнюю прогулку.

Роща была полна народу. Все жались в тень деревьев и кустов. Сидели и лежали, 
разомлев от жары.

Любушка и Федя устроились под молодым дубком. Сюда немного еще доставало солнце,
 но через некоторое время это место должно было оказаться совсем в тени.

Дубок стоял у самой опушки, дальше шел луг.

Любушка полулежала, обмахиваясь платочком, и напевала:

		Несчастным детинка
		На свет сей родился,
		На свет сей родился,
		В девушку влюбился…

В легком платьице ей было не так душно, как мичману в его суконном мундире и 
такой же «нижней амуниции».

А он изнывал от жары.