Но очевидно, он все же внял голосу Мордвиновых и Траверсе, а не голосу 
бессмертного адмирала Ушакова.

17 января 1807 года Александр I «повелел»:

«Балтийского флота адмирал Ушаков по прошению за болезнью увольняется от 
службы…»

Таково было царское «облегчение».




XXVII


За несколько дней до отъезда Ушакова на родину в Тамбовскую губернию к нему 
неожиданно явилась Любовь Флоровна.

В первый год, когда Федора Федоровича назначили в Петербург, Любушка часто 
бывала у него, — после смерти тетушки Настасьи Никитишны Метакса жил в ее 
домике на Васильевском. Но в следующем, 1803 году Метакса снова уехал из 
Петербурга на юг, в Таганрог.

И Федор Федорович не виделся с Любушкой пять лет.

Денщик Федор первый встретил дорогую гостью.

— Барыня, Любовь Флоровна, вы ли это? — всплеснул он руками. — Вы все как 
цветок!

— Нет, голубчик, какой уж там цветок! Веник, а не цветок! — отшутилась она.

Любовь Флоровна сильно располнела, но ее щадила седина: в русых волосах она 
едва была заметна.

— Здравствуй, Феденька! — сказала Любовь Флоровна, входя в кабинет адмирала. 
Она поцеловала его.

— Откуда ты, Любушка? — обрадовался Федор Федорович, усаживая ее и садясь с нею 
рядом.

Он так был рад ее приходу. Ведь, кроме денщика Федора, это был у него 
единственный близкий человек.

— Приехала из Таганрога. Павел задумал продавать тетушкин дом. Я и решила: 
поеду в последний раз в Петербург. Прощусь со всем.

— Спасибо, Любушка. Спасибо, моя дорогая. Ну, а где Егорушка плавает?

— Он еще в экспедиции Сорокина в Средиземном море. А ты как, дорогой дружок? 
Собираешься на родину?

Федор Федорович помрачнел:

— Да, надо на покой. Довольно. Пусть тут графы да маркизы командуют, а мы, 
мужланы, уже не годимся… Как ты живешь?

— Что — я? Старею, — виновато улыбаясь, искренне и просто сказала она, 
дотрагиваясь своими маленькими пухлыми пальцами до его рукава.

Сидели молча. Слова не шли.

Федор Федорович смотрел на нее, невольно высчитывая в уме. Она на восемь лет 
моложе его, стало быть, ей уже пятьдесят четыре. А все не сдается.

Любовь Флоровна тоже незаметно рассматривала его. Поседел, постарел, хотя все 
такой же крепкий — не расплылся, как другие в его годы. В квадратном подбородке 
чувствуется большая сила. А в глазах горит прежний ушаковский огонь.

— Да-а, жизнь прожита, — сказал он, думая о них обоих.

— Прожита, Феденька, — печально согласилась Любовь Флоровна. — Что ж, ты прожил 
большую, настоящую жизнь. У тебя было счастье…

Федор Федорович секунду помолчал.

— Счастье? Мое счастье разобрали по кусочкам другие! — вспыхнул он, вставая.