судно.

Узнал я также, к крайнему моему негодованию, что при штурмовании войсками 
вашего превосходительства города Превезы вы заполонили пребывавшего там 
российского консула майора Ламброса, которого содержите в галере вашей, 
скованного в железах. Я требую от вас настоятельно, чтобы вы чиновника сего 
освободили немедленно и передали его посылаемому от меня к вашему 
превосходительству лейтенанту Метаксе, в противном же случае я отправлю 
нарочного курьера в Константинополь и извещу его султанское величество о 
неприязненных ваших поступках и доведу оные также до сведения его 
императорского величества…»

— Вот и все. И придется вам, дорогой Егор Павлович, самому отправиться с этим 
письмом. Вы не боитесь? — улыбнулся Ушаков.

— Что вы, ваше превосходительство, я готов! — вспыхнул Метакса.

«Если бы знала Любушка, куда я шлю ее сына», — мелькнула мысль.

— Поезжайте, друг мой! Я надеюсь на ваш ум такт! — ласково сказал адмирал.




XI


Егора Метаксу сопровождал в Превезу Каймакан Калфоглу, ведавший продовольствием 
соединенной русско-турецкой эскадры. Султан прислал к Али-паше фирман снабдить 
союзные войска всем необходимым.

Метакса и Калфоглу отправились на адмиральском катере.

К одиннадцати часам утра катер доставил их к Превезе. Не успели они сойти на 
берег, как увидели ужасную картину: группа алипашинских разбойников вела 
связанных по рукам греков-невольников. Тут были старики, женщины, дети. Турки 
предлагали их всем прохожим за несколько пиастров. Несчастные рыдали, 
протягивали руки, просили их выкупить. Метакса выхватил веревку из рук турка и 
хотел уже силой освободить пленных, но Калфоглу в ужасе сказал по-французски:

— Что вы делаете? Не трогайте. Они изрубят нас!

Метакса с сожалением выпустил веревку. Но оставить пленных в руках турок ему 
было жаль. Егор Павлович отдал конвоирам все свои деньги и выкупил греков.

Они пришли к дому французского консула, который погиб вместе со всеми 
защитниками Превезы.

Их глазам представилось страшное зрелище. У входа на лестницу были сложены 
пирамидой, как ядра у пушки, отрезанные головы превезян с открытыми, 
застекленевшими в последних муках глазами.

Привычный к турецким зверствам Калфоглу шел, словно не видел этих голов.

Метакса еле плелся за ним по лестнице. Ужасный смрад кружил голову. На лбу 
выступил холодный пот. Егор Павлович не выдержал и сел на ступеньки.

— Мне дурно! — сказал он по-французски.

У лестницы на верхней площадке стояли вооруженные до зубов алипашинские янычары.
 Они с удивлением и презрением смотрели, как этому «франку» дурно при виде 
приятного для них, обычного зрелища.

— Дайте воды! — крикнул по-турецки Калфоглу.

Чья-то рука протянула кружку с холодной водой. Метакса выпил. Стало легче. Он 
поднялся, шатаясь.

Калфоглу хотел поддержать его, но Егор Павлович нашел в себе силы 
самостоятельно подняться наверх.

Им загородил дорогу какой-то неприятного вида человек с ятаганом за поясом.

— Откуда и зачем? — сурово спросил он, держась за ятаган.

— От его превосходительства русского адмирала Ушак-паши, — ответил Калфоглу.

— Придется обождать. Паша делает смотр коннице.

Метаксу и его спутника отвели в пустую комнату.