|
Весь берег — с утра до ночи — был усеян толпами народа, который приходил и
приезжал из окрестных деревень посмотреть на русского Ушак-пашу и его флот. Тут
были все — от богато одетого, важного чифликчи[76 - Чифликчи — помещик.] до
полуголых, в рваных грязных фесках гамалов[77 - Гамал — носильщик.].
Когда Ушаков вышел из шлюпки в парадном зеленом мундире, шитом золотом, с
орденами, в адмиральской шляпе, толпа почтительно расступилась перед ним.
Князь Ипсиланти поднес Ушакову от имени султана табакерку, усыпанную
бриллиантами, — за быстрый переход с флотом. Великий драгоман скоро уехал, и
Федор Федорович остался с Томарой.
Посланник передал Ушакову текст декларации, которую Россия и Турция подписали
19 августа, и сказал об условиях союзного договора. Турки обязались не
пропускать в Черное море никого, кроме русских. Всем русским эскадрам — во
время войны с французами — разрешалось свободно плавать из Черного моря в
Средиземное и обратно. Начальники турецких портов и арсеналов должны были
повиноваться Ушакову.
Томара сказал также, что Павел I определил границы действий Ушакова в
Средиземном море: не далее Египта, Кандии, Морей и Венецианского залива. И
предупредил, что 28-го начнутся совещания с турками по поводу совместных
действий против французов. С русской стороны в них должны были принять участие
Ушаков и Томара, с турецкой — великий визирь, министр иностранных дел, великий
драгоман, генерал-интендант, а со стороны Англии — уполномоченный Спенсер Смит.
Собираясь на совещание, Ушаков сговорился с Томарой, что они будут стараться
получить в помощь лучшую турецкую эскадру и не брать никаких обязательств
относительно присоединения к Турции Ионических островов, как, видимо, хотел
султан.
На совещании были приняты предложения Ушакова: прежде всего, освободить
Ионические острова и оставить их под временным протекторатом России и Турции;
установление нового правления на островах возложить на Ушакова; к русской
эскадре присоединить турецкую под общей командой Ушакова.
Что же касается снабжения русских продовольствием, то турки сначала предлагали
выдать Ушакову наличные деньги, но адмирал отказался и настаивал, чтобы
союзники доставляли все натурой. Тогда турки определили в качестве комиссара[78
- Комиссаром назывался чиновник на корабле, заведующий провиантской частью.]
Каймакана Калфоглу. Он должен был снабжать русскую эскадру всем необходимым.
Султан дал ему фирманы[79 - Фирман — именной указ султана.] к пашам и
градоначальникам, чтобы они приготовили к ноябрю необходимый провиант.
Калфоглу был почтенный семидесятилетний грек. Он родился в Константинополе и с
молодых лет служил при молдавских и валахских господарях. Калфоглу свободно
говорил по-турецки, французски и итальянски. Во время русско-турецкой войны он
попал в плен к русским.
— Я имел счастье знать графа Румянцова! — сказал он Ушакову, когда его
знакомили с главнокомандующим союзным флотом.
На следующий день, после окончания совещаний, Ушаков, по желанию султана,
поехал со своими офицерами осматривать турецкую эскадру. Она стояла на якоре в
канале у летнего султанского дворца Бешикташа. Русских сопровождал
лиман-рейза[80 - Лиман-рейза — капитан над портом.].
Командующий эскадрой реал-бей встретил Ушакова на флагманском корабле с
большими почестями: парадный трап был устлан коврами, барабанщики били в
барабаны, сам реал-бей в собольей шубе, окруженный многочисленной разряженной
свитой, ждал его у трапа.
Увидев Ушакова, он поклонился и начал что-то говорить. Его драгоман тотчас же
перевел речь на русский язык. Реал-бей приветствовал «знаменитого между
князьями, высокопочтенного между вельможами нации христианской господина
адмирала, командующего русским флотом, коего конец да будет благ…».
«Что-то спешишь говорить о моем конце», — подумал Федор Федорович, но
благодарил реал-бея и просил разрешения осмотреть его корабль.
Турецкий адмирал повел показывать сам. Его вели под руки два офицера. Пестрая
свита двинулась за ними.
Корабль оказался очень хорошей постройки, прекрасно отделан и обшит медью.
Артиллерия была дорогая — из меди. Понравилась Ушакову и чистота на корабле.
Федор Федорович тотчас же похвалил:
— Прекрасный корабль!
|
|