|
Увидев подходившего адмирала, все встали.
— Здорово, братцы! — приветствовал Ушаков.
— Здравия желаем, ваше превосходительство! — нестройным хором ответили
выздоравливающие.
— Ну, как вы тут?
— Пошло на поправку, ваше превосходительство! — ответил за всех пожилой матрос.
— Это хорошо. Не зря ведь сказано: солдат в поле умирает, а матрос — в море.
Выздоровеете!
— А за зиму на бережку уже надоело, ваше превосходительство, — сказал пожилой
матрос.
Федор Федорович расцвел: услышать, что в море лучше, чем на берегу, ему было
приятнее всего!
— Не бойтесь — еще поплаваем! Набирайтесь только сил. А как же здесь вас
кормят?
Матросы молчали. Кто-то вполголоса высказывал свои соображения соседу.
— Ну, чего шепчетесь? Говорите, не стесняйтесь! — оглядывал Ушаков обступивших
его моряков.
— Каша жидковата… — начал кто-то.
— И маслица в ней не сыскать…
— Чухнин масло у себя на дому держит. Кладет — никто не видит сколь!
— Вот господин Чухнин идет к нам. Мы его сейчас и спросим про все, — сказал
адмирал, увидев спешивших к нему дежурного штаб-лекаря Франца и госпитального
комиссара Чухнина с одутловатым сусличьим лицом.
Ушаков выслушал рапорт дежурного штаб-лекаря о количестве и состоянии больных,
а потом обратился к Чухнину:
— Вот больные жалуются, что у тебя каша жидка…
На толстое сусличье лицо Чухнина легла тень.
— Каша? Каша, ваше превосходительство, как следует быть!
— А скажи-ка, сколько ты кладешь масла на одного больного?
— Девятнадцать золотников, ваше превосходительство, — облизывая сохнувшие от
волнения губы, отвечал Чухнин.
— А может, на весь котел кладешь девятнадцать золотников? — продолжал с легкой
усмешкой спрашивать адмирал.
— Никак нет, ваше превосходительство. Все по закону вешаю.
— А кто видел, как ты вешал масло?
— Ж-жена видала…
— А штаб-лекарь был при этом?
— Никак нет.
— Почему?
— Я вешал дома…
— Почему дома? А где же ты масло держишь?
— Держу у себя в погребе… В нем, ваше превосходительство, холоднее, чем на
складе… Боюсь, как бы на складе не растаяло…
— Я думаю, у тебя на дому скорее растает!
В толпе больных кто-то хихикнул.
Лицо адмирала утратило всякую веселость.
|
|