Утром Федор Федорович отправил с курьером письмо царю и тотчас же справился: 
сколько еще понадобится времени судам, чтобы запастись пресной водой для 
похода?

После тяжелого, неприятного разговора с Мордвиновым Федору Федоровичу, больше 
чем когда бы то ни было, не хотелось оставаться на берегу.

Выяснилось, что хотя корабли наливались уже двое суток, но раньше следующей 
ночи не успеть.

Приходилось маяться еще целый день в Ахтиаре.

Адмиралтейство с его рапортами, ордерами и промемориями казалось сегодня 
Ушакову противнее всего: это напоминало Федору Федоровичу о его зависимости от 
бездушного формалиста Мордвинова.

Хотелось отвлечься, и Ушаков, предупредив денщика, что будет обедать на своей 
даче, отправился в госпиталь: здоровье моряков было его всегдашней заботой, а 
каменный двухэтажный госпиталь — любимым детищем.

Ушаков вышел из адмиральского дома и остановился на крыльце. Утро было чудесное 
— теплое, солнечное.

Адмирал направился к пристани.

В яблоневой аллее у адмиральского дома преспокойно ходила чья-то лошадь — 
щипала траву по обочине дорожки.

— Безобразие! Опять тут шатаются лошади и ломают деревья! — возмутился адмирал.

— И каждый раз, ваше превосходительство, неизвестно чьи, — прибавил идущий 
сзади ординарец.

— А вот мы сейчас найдем ей хозяина, — остановился Ушаков. — Вернись и скажи 
Чалову, чтобы кто-либо забрал ее и отвел к капитану над портом. Пусть повозят 
на ней камни для постройки, тогда хозяин наверняка объявится!

В госпитале командующего в эту минуту не ждали.

Главный доктор госпиталя фон Вилинг знал пристрастие Ушакова к медицине и 
всегда опасался его приезда: адмирал приезжал неожиданно и всякий раз находил 
какие-либо неполадки. Но сегодня никто в госпитале не мог бы и предположить, 
что нагрянет командующий: ведь флот собрался уходить в море.

А Ушаков как раз и явился.

У госпиталя сидели на камнях и просто на земле выздоравливающие, наслаждаясь 
теплом и солнцем. Кое-кто курил, несколько человек в сторонке играло в «свои 
козыри», а большинство просто разговаривало, глядя на раскинувшуюся внизу бухту,
 где чернели корабли. (Раньше корабли красили желтой краской, а Павел I велел 
красить тиром — в черный цвет.)

Зорким морским глазом следили за шнырявшими по бухте шлюпками, угадывали: куда 
и зачем они посланы. Лениво перекидывались словами:

— А все-таки веселее смотреть, когда корабли желтые.

— Да, теперь уж больно черны!

— Зато ночью и за кабельтов не разглядишь.

— Никак сам адмирал к нам жалует? — увидал кто-то знакомую, крепкую фигуру 
Ушакова, который быстро шел к госпиталю.

Все заволновались:

— Где?

— А вон!

— Он самый.

— Вот поглядите, что сейчас тут начнется, — улыбаясь, покачал головой старый 
матрос, видимо не раз бывавший в госпитале.

— Ребята, прячь карты: адмирал с правого борту! — окликнули увлеченных 
карточной игрой товарищей: адмирал не любил карт.