Ссора нарастала. И наконец разразилась гроза.

В начале мая в Севастополь прибыли два корабля, построенные в Херсоне 
обер-саарваером Катасановым по мордвиновским чертежам.

Мордвинов, бесславный и бесталанный кабинетный адмирал, решил попробовать свои 
силы в морском строительстве. Эти два корабля строились под его личным 
наблюдением. Мордвинов надеялся, что впредь все корабли Черноморского флота 
будут строиться по его образцам.

После спуска на воду их испробовали в лимане, и комиссия нашла, что они хорошие 
ходоки. Но требовалось опробовать их на море.

И несмотря на то что Мордвинов из зависти не переносил адмирала Ушакова, 
Мордвинову пришлось обратиться к нему.

В Севастополь прибыл (но не на «своем» корабле, а на фрегате старой постройки) 
сам Мордвинов, а с ним член Черноморского адмиралтейского правления 
вице-адмирал Войнович, командир Херсонского порта контр-адмирал Голенкин, 
обер-саарваер Катасанов и несколько офицеров адмиралтейства.

Голенкин успел шепнуть Ушакову:

— Мордвиновские корабли никуда не годны: валки. Если б строил кто-либо другой, 
комиссия забраковала бы их на дрова!

— А как же смотрели? Почему в акте — «хорошие ходоки»?

— Мордвинов нарочно выбрал тихую погоду и нагрузил их меньше, чем положено.

— Как же это можно? — возмутился Ушаков.

— А что же делать? Сам хозяин: сам строил и сам принимал.

— Ну, у меня поблажки не будет! Я в свой флот хлама не допущу! — твердо сказал 
Федор Федорович.

Ушаков вышел с двумя мордвиновскими кораблями в море. Корабли оказались такими, 
как говорил контр-адмирал Голенкин: очень валкими. Ходить по Черному морю на 
них было невозможно.

«Ну и построил кораблик! Рысклив, крутится то туда, го сюда. Под стать самому 
строителю!» — думал Ушаков.

Ушаков вернулся в Севастополь, который теперь по велению Павла I именовался 
Ахтиаром, хотя в нем ничто не напоминало о прежней жалкой деревушке.

Тотчас же в адмиралтействе собралась комиссия во главе с Мордвиновым.

Мордвинов сидел напудренный, в новом зеленом мундире, — Павел I ввел их вместо 
прежних белых. Со всеми, кроме графа Войновича, Мордвинов держался свысока, 
говорил медленно и некоторые слова произносил на английский манер.

— Как вы находите новые корабли? — стараясь не смотреть на Ушакова, спросил у 
него Мордвинов.

— Корабли совсем непригодны: они очень валки! — по обыкновению моряков, 
привыкших говорить на ветру, громко сказал Ушаков.

Войнович вытаращил бараньи глаза. Голенкин насторожился. Офицеры с интересом 
смотрели на начинающуюся перепалку.

— Вы находите? — сощурился Мордвинов, с ненавистью глядя на Ушакова.

Мордвинов говорил тихо: он, подражая во всем англичанам, старался сохранять 
хладнокровие.

— Да.

— Однако мы в Херсоне испробовали…

— Значит, проба была ненадлежащая, несерьезная, — перебил Ушаков.

Мордвинов стал бледен, как его парик: замечание было не в бровь, а в глаз.

— Что же, вы не доверяете мне? — прошипел он. — Не доверяете господам членам 
комиссии, вот — вице-адмиралу графу Войновичу?

— Я верю своим глазам, своему тридцатидвухлетнему морскому опыту, ваше