Суворов никогда не носил при себе кошелька.

— Зачем вам?

— Давай, не разговаривай!

Прошка нехотя достал рубль.

— Вот возьми, Скворушка, — протянул Суворов ушаковскому денщику.

— Благодарствую, ваше сиятельство! Век буду его хранить!

Ушаков тоже подарил целковый Прошке.

— А ты, Прошенька, что же станешь с ним, батюшка, делать, а? — умильно спросил 
Суворов, подмигивая Ушакову.

— Какие вы любопытные…

— Нет, нет, нет, а ты все-таки скажи нам, а?

— Известно что, — весело ответил Прошка, — выпью за их здоровье.

— А беречь не будешь?

— Ежели б ето медаль в честь их превосходительства была выбитая, ну, тогда еще, 
конечно, может… А то на ём — императрица. Таких рублев у нас по всей Расее 
мильён ходит. Что ж его беречь?

— Ах ты, Прошенька, нет в тебе чувствительности! — смеялся Суворов, садясь в 
коляску.

— Счастливой дороги, Александр Васильевич! — провожал Ушаков.

— До свиданья, Федор Федорович, голубчик! До свиданья, русский герой. Теперь 
снова будем вместе защищать отечество!

— С вами, Александр Васильевич, на любого врага!

И они расстались.

Но их боевым знаменам суждено было встретиться еще раз, под небом Италии.

И там их вновь осенило лучезарное солнце победы.




XXVII


Я не пекусь об удержании моего места, но единственно об одной справедливости и 
о удержании имени честного человека, чем бы я ни был.

    Ушаков в письме Потемкину.



Разгромив столько раз турок на Черном море и отстояв Севастополь, Ушаков мог 
теперь с полным правом и гордостью писать: «благополучный Севастополь». Он так 
и ставил под всеми своими письмами. И это соответствовало действительности: 
Севастополь стоял прочно, рос и цвел. Все его враги — и ближние и дальние — 
были повержены.

В декабре 1791 года в Яссах был заключен мир. Турки подтвердили 
Кучук-Кайнарджийский договор и навсегда отказались от Крыма.

Севастополь был благополучен.

Но неблагополучен был адмирал Ушаков: после смерти Потемкина у него все шло под 
гору.

Правда, в 1793 году он получил чин вице-адмирала, но это еще по представлению 
светлейшего. Это еще были отголоски Тендры и Калиакрии.

Неблагополучие началось очень скоро. Фаворит царицы Платон Зубов, который после 
смерти Потемкина был назначен на его место екатеринославским и таврическим 
генерал-губернатором и которому вверялось управленце Черноморским флотом, снова 
вытащил на свет своего бездарного, но родовитого приятеля Николая Семеновича 
Мордвинова.