— А дали ему только Владимира, а Войновичу — Егория, — прибавил пожилой плотник.


— Войнович — подлец, наябедничал. Ему легко: он из богатых, а наш Федор 
Федорович в детстве в липовых лапоточках хаживал, вон как!

— Федор Федорович — человек, а Войнович — собака. Войнович знал матросу одно: 
линьки. А Федор Федорович о нашем брате заботится. Я сам слыхал, как он 
говорил: «Матрос должон иметь четыре рубашки», — ей-богу, правда! «Одну — на 
тело, другую — в дело, третью — мыть, четвертую — в запас дожить!» Вот как!

— А, сохрани господи, застанет кого, кто сменившись с вахты, спит в мокром…

— Да на сальник, на две склянки самое малое упечет. И скажет: для твоей же 
пользы!

— У него — чистота и порядок. Чтоб койки хорошо уложены, чтоб борты и гальюны 
окачены водой.

— А ежели увидит — где-либо концы или раздернутые снасти болтаются, тут и 
боцману и вахтенному влетит!

— Дядя, а это не он пошел? — перебил вологодский паренек, указывая на тополевую 
аллею.

От адмиральского дома к пристани быстро шел среднего роста плотный моряк в 
белом мундире. За ним спешил с узелком матрос.

— Да, он, — в одно слово подтвердили старики.

— Должно, опять поход. Не любит наш Федор Федорович долго на бережку 
прохлаждаться. Ну, полетят с турка перья! А и нам, ребята, пора за дело: 
покурили, и хватит! — сказал, вставая, плотничий десятник.




XXIII


На следующий день после допроса чауша Ушаков вышел с флотом в море искать 
капудана и его варварийских адмиралов.

12 июля Ушаков увидал весь турецкий флот под зелеными и красными флагами. 
Показания пленного оказались верными: у капудана было восемнадцать больших 
кораблей, десять больших линейных фрегатов и семь малых, не считая более двух 
десятков разных мелких судов.

Несмотря на то, что турки значительно превосходили силами, они уклонялись от 
боя. Ушаков оказался на-ветре, а драться, будучи под ветром, капудан почел бы 
безумием.

Ушаков бросился в погоню, но опять, как всегда, сказалось преимущество турецких 
кораблей: они были легче на ходу, и только флагманский 84-пушечный «Рождество 
Христово» да «Иоанн Предтеча» не отставали от турок.

Остальные суда не могли поспеть и растянулись так, что задние стали едва видны.

Федор Федорович вынужден был дожидаться, когда подойдут остальные.

И тут наступил вечер.

Ушаков рвал и метал: враг снова уходил от него.

В довершение ко всему — засвежело: сильный ветер развел большую волну, трепал 
корабли.

Еще бой не начался, а уже на кораблях оказались повреждения: на «Св. Павле» 
сломало бушприт, на бригантине «Климент» надломило фок-мачту.

Приходилось возвращаться в Севастополь для ремонта.

…Только 29 июля Ушаков смог опять выйти в море.

Перед отходом он собрал младших флагманов: командующего авангардом Голенкина и 
арьергардом — Пустошкина.

— Куда направимся? — спросил своих друзей и верных помощников Федор Федорович.
 — Я думаю идти к румелийским берегам.