— Говорит, на кораблях много народу. Всех с матросами — до двадцати тысяч 
человек. На каждом флагманском кроме экипажа не менее тысячи.

— А-а, понимаю — это для абордажа! — кивнул головой Ушаков.

— Да, он говорит: Саит-Али хочет взять Ушак-пашу по-мальтийски. Уже приготовил 
лестницы…

— Кого взять? Как сказал турок? — переспросил Федор Федорович.

— Ушак-пашу. Так турки называют вас.

Ушаков чуть улыбнулся:

— Запомнили!..

— Саит-Али поклялся султану, что привезет Ушак-пашу в Константинополь пленником,
 — докончил перевод Метакса.

Лицо Ушакова залилось краской.

— Ах ты шелудивая алжирская сссобака! — сказал в сердцах адмирал. — Пленником! 
Грозится взять нас по-мальтийски! А вот мы дадим ему по-русски! Пусть уходит! — 
указал он на турка. — Все ясно!




XXII


Возле адмиралтейского шлюпочного сарая сидело несколько плотников. Они вышли 
вместе со своим плотничьим десятником, стариком матросом, покурить.

— Вишь, Семен, какая у нас, в Севастополе, благодать, а тебе все плохо! — 
наставительно говорил десятник молодому матросу-плотнику, веснушчатому пареньку,
 который угрюмо курил.

— А чего ж тут хорошего, дядя Степан? Воды и той мало… — нехотя ответил он.

— Как мало? А это что? — указал десятник на голубой простор бухты.

— Ну, соленой воды, этого рассолу — хоть залейся, а пресной — что здесь, что на 
корабле! Какая же это жизнь! То ли дело у нас дома — река…

— Твоя-то вологодская река разве такая, как море?

— Наша река Сухона широкая… По ней ходят дощаники в десять сажен длины и 
насады[66 - Насады — плоскодонные грузовые суда.]…

— Не шире моей Волги, а и я привык к морю, — сказал старик матрос. Он знал, что 
не в соленой воде тут дело. Парня недавно сдали в рекруты, оторвали от семьи, и 
он никак еще не мог примириться со своим новым положением. — Привыкнешь и ты!

— Верно, дядя Степан, — поддержал десятника молодой быстроглазый плотник. — 
Попервости всем так несладко оказывается. Недаром про рекрута у нас и присказка 
складена: «В Черном море был рекрут-горе. На фрегате служил да по деревне тужил.
 Снастей не знал — только ел да спал. А ночью на вахту сломя голову прет: 
боцманский линек его больно бьет. А за что? Да так. За то, что рекрут — дурак! 
Моря боится, на море злобится. А не знает друже, что не море топит, а лужа!» 
Вот так-то. Привыкнешь, брат!

— Теперь с водой в Севастополе ничего, жить можно, — продолжал свою мысль 
десятник. — Сначала было трудновато, это верно. А теперь батюшка Федор 
Федорович провел из балок. Он мужик хозяйственный. Он у нас, в Херсоне, как 
чума объявилась, вона чего понастроил.

— Да он и Севастополь отстроил, — поддержал пожилой плотник. — До него здесь 
домов тридцать стояло, не более. Ну, известно, еще кузницы, сараи, склады. Было 
село, а теперь — гляди-ко, какой город!

— Город, — насмешливо процедил молодой моряк. — Одно слово: на краю света… 
Ежели бы не миралтейство это самое, то что с него взять!..

Но старики уже не слушали молодого, говорили о своем.

— Граф Войнович никуда против Федора Федоровича не годился, — вспоминал 
десятник. — Ни на воде, ни на суше. При Федонисье Ушаков весь бой один выиграл…