С запада ее портал украшают трофейные врата из бывшей шведской столицы Сигтуны. 
Там же, в примыкающей башне, есть лестница, что ведет на полати (хоры). На 
полатях и в башне, говорят, в хорошо скрытых тайниках — хранилища несметной 
новгородской казны и церковных сокровищ. Копятся они тут со времен Владимира 
Святославича, но ведают ими только владыка да софийский ключарь.

Сквозь расступившуюся толпу вслед за отцом княжичи вошли внутрь.

Храм ярко освещен — на аналое крест, на столике рядом две грамоты Ярослава 
Мудрого. И отец целует крест в присутствии всей знати и народа. Людей много — 
должно быть, около тысячи, стоят тесно.

На князе красный кожух с жемчугами, шапка и пояс золотые, платье с отложным 
воротником и множеством петель. На пальце перстень с печатью, а на печати 
святой Федор, поражающий змея. Подле стоят владыка — архиепископ Антоний не в 
черном, как во Владимире, а в белом клобуке — и посадник с высоким, прямым 
жезлом, увенчанным перпендикулярным симметричным навершием, придававшим ему 
Т-образную форму. Это символ боярской республики. Тут и господа — совет господ 
— триста мужей в золотых поясах. За ними бояре и богатые купцы в долгополых 
кафтанах из дорогих испанских, английских и восточных сукон. Их жены в шелках. 
На шее у них обручи, золотые жгутовидные гривны; новомодные бронзовые, 
стеклянные браслеты. У девушек — ленты в косах, у замужних — диадемы в скромно 
уложенных волосах. Все мужчины стрижены в кружок.

На Руси не любили крайностей: «А се грехи — аще муж носит долги власы», но и то 
грех «аще кто побреет бороду всю». «Овощь телесную» разрешалось выращивать, но 
разумно: бороду отпускали годам к тридцати.

...В храме и вокруг него толпятся ремесленники, _-смерды. Обычные, как и всюду 
на Руси, люди в «овчих шерьстех» — сермягах, высоко по талии перехваченных 
поясом с лировидной пряжкой, а на поясе в кожаных чехлах висит все, что должно 
быть под рукой (карманов еще не было) — и кошелек, и нож, и гребешок... 
Новгородцы, говорят, великие мастаки в обработке дерева, применяют его чуть не 
30 пород, да еще привозят — кедр, пихту, тисе... Гребешки всегда у них 
самшитовые, как ложки и ковши кленовые, бочки дубовые...

Кончилось крестоцелование. Благословил владыка князя. Можно ему возвращаться на 
Ярославово дворище — судить, да рядить.

Расположенный близ Волхова ансамбль Ярославова двора — архитектурный центр 
Торговой стороны. Главное в нем — пятикупольный храм Николы времен Мономаха. 
Издали видна его свинцовая кровля.

Только здесь Александр впервые понял, как трудно быть новгородским князем. 
Совсем иная жизнь, чем в тихом, прекрасном Переяславле. Юному суздальцу 
думалось — разве можно ставить на вече в один ряд благородного князя и 
какого-то там Твердилу или Михалку, пусть и богатого, но все же мужика. А вот, 
выходит, можно. И новгородское войско в поход ведет не сам князь, а посадник 
или тысяцкий. Хорошо, если это свои люди, а если сторонники Чернигова? Тогда на 
войско нечего и рассчитывать. На деньгах новгородских изображен не князь, а 
София — ангел мудрости. И печати тут у всех свои — и у князя, и у посадника, и 
у тысяцкого.

София, как и все необычное, привлекала внимание Александра, и он нередко 
заходил в этот храм. Пол в Софии мозаичный. Роспись XII века и вверху огромное 
по-грудное изображение Вседержителя. О нем, оказывается, своя легенда. Еще в 
середине XI века, при Ярославе Мудром и владыке Луке, в Новгород «приведоша 
иконных писцов из Царяграда и начаша подписывати во главе» в куполе. Иконописцы 
тогда написали Спаса с благословляющей рукой, но поутру будто бы нашли ее 
сжатой. По велению Луки написали снова, и опять оказалась она сжатой. Так 
тщетно писали три дня. Наконец на четвертый от образа Спаса раздался глас: 
«Писари, писари, о писари! Не пишите мя благословляющею рукою, напишите мя 
сжатою рукою, яз бо в сей руке моей сей великий Новград держу; а когда сия рука 
моя распространится, тогда будет граду сему скончание». Практичные новгородцы 
измерили и Спаса: в летописце значится: «носу длина — пол 4 пяди», «очи — пол 2 
пяди», подпись «Иисус Христос» — по 14 пядей, «а рука сжатая вверх 6 пядей». В 
Суздале такого бы не допустили.

В простенках храма между окнами центрального барабана изображения восьми 
пророков, эпически спокойных среди шума и гама Новгорода. На стенах южного 
притвора — Константин и с осуждающим взглядом Елена. Много больших икон — 
апостолы Петр, Павел... А внизу пестрят надписи, нацарапанные на стенах, вроде: 
«Якиме стоя усне, а лба о камень не ростепе», да и другие по-хлестче. Каждый 
год затирают и епитимьей карают тех, кто вырезает их, но без успеха — грамотных 
теперь много.

.. Шли дни, и Александр постепенно присматривался к Новгороду. Со своим 
наставником он проходил по улицам боярской столицы как по страницам ее истории.