словно дар небес каждому державшему путь во Владимир.

Гордый и прекрасный Владимир открылся перед Александром. С Юрьевской дороги 
княжич увидел его со всеми семью воротами и пятикупольным Успенским собором, 
что высился в юго-западном углу Среднего города — старой, еще мономаховой, 
крепости. Золотые. Торговые и Ивановские ворота делили город на три части. Его 
главная улица растянулась на тысячи шагов вдоль Клязьмы до белокаменной арки 
Серебряных ворот, сливаясь с дорогой на Боголюбово и Суздаль.

И все же не Успенский, а пышно убранный резным камнем Дмитровский собор должен 
был привлечь внимание Александра. Могучая мужественная слаженность и 
пропорциональность присущи ему. Колончатый пояс и выше его резьба по фасаду, с 
боков — листы свинца, на куполе — золоченая медь. Резьба здесь словно ткань. 
Зодчие связали собор с княжеским двором двухэтажным дворцом с вышкой, с башней, 
стоящей рядом.

В резьбе господствуют светские мотивы: царски-величественный Александр 
Македонский держит маленьких львов, здесь и скульптурный портрет Всеволода с 
пятью сыновьями, среди которых был и. отец Ярослав. На престоле Всеволод в 
княжеском одеянии: плащ-корзно с застежкой-фибулой на правом плече, из-под 
плаща видна длинная одежда — кафтан, по подолу обшитый каймой, на рукавах — 
вышитые обшлага и наручи выше локтя — также кайма вышивки и налокотники. Ниже 
припадающие фигурки — мальчики-княжичи, одетые, как и сам Александр, в короткие,
 до колен, кафтанчики, украшенные так же, как и кафтан Всеволода.

В лучах солнца город с золотыми куполами соборов л десятков церквей рисовался 
как сказка. Новый город Владимир-на-Клязьме был задуман и осуществлен лестными 
князьями как своего рода архитектурный вызов древнему Киеву-на-Днепре.

Вызывающая пышность убранства города была во вкусе дворянских нуворишей 
богатейшего двора: «Любим злато и берем имение, любим храмы светлы и домы 
украшены...», — писал древний проповедник, обличая роскошь аристократии, 
изодетой в браслеты-наручи с резьбой, перегородчатой эмалью, ожерелья из 
крупных бус и медальонов, трехбусенных серег...

Храмы не только силой проповеди, торжеством молебствия несли слово божье, слово 
смирения и повиновения в народ. Они и своей роскошной живописью, этой библией 
для неграмотных, способной «малыми линиями и красками» передавать зрителю 
«должайшие истории», своими огромными размерами, невиданным материалом, строгой 
организованностью — громадой форм должны были порождать чувство подавленности и 
благоговения в тех, кто ютился в полуземлянках окрестных сел, на деревянных 
улицах Ветчаной части города, толпился H,I торгу в поисках случайного заработка.


Хорошо было, сидя в хоромах за стенами Детинца, почитывать распространенный на 
Руси «Стоглавец Геннадия»: «Когда ты сидишь зимой в теплой храмине, 
безбоязненно обнажившись, вздохни, вспомни об убогих, как сгибаются они, 
скорчившись над малым огнем, страдая от дыма и согревая только руки, когда 
плечи и все тело замерзает». Вздохнуть не трудно...

При тогдашнем воспитании сильные характеры складывались в княжеской среде очень 
рано. Остроконтрастные впечатления, вызванные участием с детских лет в походах 
в разные, порой очень несхожие по жизненному укладу земли Руси и ее соседей, 
зрелища кровавых битв, пожарищ, горе частых разлук и ранних утрат — все эти 
переживания развивали потребность познавать, вырабатывали наблюдательность, 
усиливали способность обобщения. Словом, ускоряли формирование личности широко 
мыслящего, чуждого горемычной замкнутости мелких князьков общерусского радетеля.


Ярослав сам очень рано стал воином и политиком и, конечно, того же ждал от 
сыновей, которых любил: это были по тому времени поздние дети — они родились у 
него от третьей жены. Воспитывая их по своему подобию, он растил людей умных и 
смелых, скрытных и решительных. Матери Александр был особенно близок — позднее 
она годами жила вместе с ним в Новгороде.

Едва ли Ярославичи росли в среде смиренной покорности церкви, если их отец ни 
во что не ставил ростовского епископа и помыкал новгородским. Юное поколение 
князей, живших после Калки, не могло пожаловаться на невнимание отцов — они 
кидали княжичей по стране в смутах взаимных усобиц и внешних вторжений. Поэтому 
нравственный идеал русского витязя-рыцаря, складываясь одновременно в уме и 
чувствах, рано находил выход в действии, в поступках.




Тревожная юность


Как вассал и союзник великого князя Юрия Всеволодовича, Ярослав защищал 
суздальские интересы в Новгороде, Пскове, на Севере, в Прибалтике.