подстрекательство суздальцев. При решении крупных государственных вопросов он 
имел достаточно широкий взгляд на вещи. Общение то с языческой Литвой, то с 
католиками приучило его к известной веротерпимости.

Даниил сделал все как надо, и ему были оказаны знаки высшего внимания: хан 
угощал князя кумысом, а от французского посла Рубруквиса, вскоре посетившего 
Батыя, мы узнаем, что пить кумыс у хана — великая честь. Правда, он же 
добавляет, что русские и греки избегали этого, считая, что, выпив кумыс, 
потеряют свою веру. Даниил так не думал.

Когда князь, «измолвя слова своя», высказал хану приветствия, Батый спросил 
его: «Пьеши ли черное молоко, наше питье, кобылий кумуз».

Даниил вежливо ответил: «Доселе есмь не пил, ныне же ты велишь — пью».

На это Батый сказал: «Ты уже наш, татарин, пий наше питье». Князь Даниил, 
«испив», поклонился.

И все-таки это было невиданное унижение. «О, злее зла честь татарская!» Даниил 
Романович, князь — в прошлом великий, обладавший Русской землей, Киевом, и 
Владимиром, и Галичем, и иными странами, «ныне седить на колену и холопом 
называется и дани хотять, живота на чаеть и грозы приходить», писал летописец.

Князь был признан ордынским «мирником», за что ему пришлось порядочно уплатить. 
Это было лишь началом зависимости от Орды: «поручена бысть земля его ему». 
Даниил сумел обойти хана: нет, он не стал татарином, как думал Батый, он лишь 
выиграл время. А вернувшись на родину, князь начал готовиться к войне за Киев, 
к борьбе с Ордой.

Михаил Всеволодович совсем иначе был принят Батыем. Князю претило все в кочевой 
ставке, включая и Батыя, который с покрытым красными пятнами лицом сидел в 
просторном шатре, захваченном в битве при Шайо у венгерского короля. Михаил 
скрепя сердце прошел между двух огней, но кланяться «на полдень Чингисхану» 
решительно отказался, заявив, что «охотно поклонится Батыю, но не подобает 
христианину кланяться изображению мертвого человека». И здесь не обошлось без 
«сына Ярослава»; именно он передал Михаилу, что тот будет лишен жизни, если не 
выполнит воли хана. Князь отказался, и тогда один из телохранителей Батыя стал 
бить его пяткой в живот «против сердца», пока тот не скончался. Стоявший подле 
воевода Федор ободрял князя, призывая к стойкости во имя веры. Потом им 
отрезали головы ножом. Это было загодя задуманное убийство. Позднее 
православная церковь причислила Михаила к лику святых, а пока что суздальский 
князь убрал с пути одного из главных своих соперников. Чернигов надолго утратил 
свое значение.

Но и участь самого Ярослава Всеволодовича была решена. ,На этот раз не в Сарае, 
а в Каракоруме, куда он был направлен Батыем на утверждение как великий князь 
Руси. По словам Плано Карпини, Ярослав Всеволодович — «знатный муж», «великий 
князь Руссии» — отправился ко двору Туракины с большой СВИТОЙ, НО В трудном 
пути его люди «в большом числе умерли», а по прибытии ко двору Ярослав не 
получил «никакого должного почета».

В то время выбирали нового великого хана Гуюка, и отец Александра вместе с 
Плано Карпини находился среди тех четырех тысяч послов, что съехались из 
покоренных земель. Неподалеку от ставки стояли повозки, нагруженные дорогими 
подарками.

Деятельный Плано Карпини побывал и внутри ограды, окружавшей великоханский 
шатер из дорогой белой ткани. Повидал он и трон Гуюка, «изумительно вырезанный» 
из слоновой кости, украшенный золотом, дорогими каменьями. Это была работа 
пленного русского умельца Косьмы, «бывшего золотых дел мастером у императора».

...Враждебная Батыю ханша Туракина не допустила утверждения Ярослава, как 
сарайского ставленника, главой Руси. Мать императора Гуюка пригласила Ярослава 
в свой шатер и, «как бы в знак почета, дала ему есть и пить из собственной 
руки». Несмотря на всю грязь татарского двора, отказаться было нельзя.

Вернувшись от ханши в свой шатер, Ярослав тотчас занедужил и, спустя семь дней, 
умер. Лишь на десять дней пережил он своего соперника черниговского Михаила. 
«Все верили, что его там опоили, чтобы свободнее и окончательнее завладеть его 
землею». Между тем на Руси и при золотоордынском дворе опасались такого исхода, 
и Феодосия Игоревна, посоветовавшись с Батыем, послала вдогон Ярославу гонца 
Угнея, чтобы предупредить мужа об опасности. Но гонец опоздал...

О последних днях князя мы узнаем все от того же Плано Карпини, который не 
случайно много пишет об отце Александра. Ярослав, ознакомленный Карпини с 
папскими посланиями и предложениями, очевидно, как и Даниил, не видя другого 
выхода из ордынской неволи, дал согласие на переговоры с курией. Может быть, и 
гибель Ярослава была ускорена тем, что переводчик, толмач — свидетель бесед 
князя с францисканцем, оговорил князя перед ханшей.