Думал так папа, нет ли, но уже вскоре его посол Иоанн де Плано Карпини покинул 
Лион с заданием посетить Сарай и Каракорум. О своей поездке он написал отчет 
под названием «История монголов, именуемых нами татарами». Монах-францисканец 
Карпини, двадцатипятилетний сверстник князя Александра, по словам знавших его, 
«умный, образованный, очень красноречивый, приятный во многих отношениях 
человек», составил свое повествование с таким искусством, что о целях 
посольства приходится читать между строк. Если бы не его дипломатические 
переговоры с русскими князьями, то можно было бы подумать, что, кроме 
христианского просвещения, у него ничего другого и в мыслях не было. Ясно одно 
— задуманный союз латинян с татарами, папства с ханами таил в себе огромную 
угрозу Руси.

Случилось так, что пути Плано Карпини и всех трех великих князей Руси 
скрестились. С отцом Александра он познакомился в полудне пути от Каракорума, в 
ханской ставке Сыр-Орде, куда посол прибыл 22 июля. Ярослав приехал сюда из 
Сарая позднее.

...Князья Ярослав, Михаил и Даниил с разными чувствами ехали в Сарай.

Ярослав уже был утвержден великим, князем и ехал к Батыю как вассал.

Другое дело Михаил — союзник враждебной Батыю Венгрии, претендент на Киев, 
недавно отданный Ярославу. Михаил немало пережил, пока решился на этот шаг. 
Накануне нашествия он достиг вершин власти — владел столами Чернигова, Киева, 
Галича, влиял на Полоцк и Новгород.

Теперь в Киеве, с одобрения Батыя, появился суздальский воевода, а Михаил вновь 
скрылся за границу, на этот раз в Венгрию. Здесь его сын Ростислав стал зятем 
короля Белы IV, заклятого врага Батыя. При венгерском дворе Михаил не ужился, — 
ему не оказали должной чести — и он решил, будь что будет, воротиться в родной 
Чернигов, а архиепископа Петра направил в Лион. В Сарае этому князю при его 
независимом вспыльчивом характере было не на что рассчитывать.

Наконец Даниил... Его воевода Дмитр с галицкой засадой защищал от татар Киев. 
Вероятно, от Батыя не укрылось, что Даниил воевал по татарским тылам во время 
европейского похода, но ведь недавно — в 1245 году — он же победил, несомненно, 
враждебные Орде венгеро-польско-черниговские полки.

Даниил был выдающимся государственным деятелем, полководцем, широко мыслящим 
политиком. После победы над Венгрией и Польшей он поддерживал экономические и 
политические связи и с Орденом и с Литвой. Располагая по крайней мере 
60-тысячным войском, он рассчитывал устоять перед Золотой Ордой — от Галича до 
Сарая было по прямой 1750 километров, а выдвинутая Батыем за Волгу Орда воеводы 
Куремсы не пугала Даниила: ведь там и прежде сотни лет кочевали торки и половцы.
 Договаривались с половецкими ханами, найдем общий язык и с татарскими, важно 
выиграть время, полагал князь.

Все дело было в том — на кого работало тогда время... Понять это было далеко не 
всем князьям под силу. Тут нужны были не только смелость, но и мудрость.

Итак, князь Даниил с большой свитой — «со всеми воинами и людьми» — отправился 
в ставку Батыя.

Татары — идолопоклонники — остерегали каждого, кто входил в шатер хана, под 
страхом смерти не наступать на порог. Кроме того, все посещавшие Батыя 
проходили очищение между двух огней. «Они веруют, — сообщает Плано Карпини, — 
что огнем все очищается, а потому, когда к ним приходят послы, или вельможи, 
или какие бы то ни было лица, то и им самим и приносимым ими дарам надлежит 
пройти между двух огней, чтобы подвергнуться очищению, дабы они не устроили 
какого-нибудь отравления и не принесли яду или какого-нибудь зла». С огнем 
вообще следовало обходиться почтительно, поддерживать его, а лить в пламя 
только то, что горит: вино, масло, жир; через него нельзя шагать, плевать в 
него, заносить над ним нож.

Полагалось еще отвесить поклон на юг — тени покойного Чингисхана. Надобно было 
знать, что очистительный огонь родился при отделении неба от земли; от луча 
солнца родился и сам Чингисхан. По преданию, он и зачат был от солнечного луча, 
упавшего на лоно его матери. Этот «лев людей, небожитель» явился между 
монголами «по воле голубого и вечного неба» и ныне его чтили. Он «онгон» — 
предок, тень, символ бессмертной души всего народа. Наконец, полагалось 
преклонить колена перед Батыем.

Многого требовала черная вера монголов, но князь Даниил был готов ко всему. 
Между тем люди Ярослава Всеволодовича в Сарае надеялись, что он споткнется 
именно на этикете. К нему, сообщает летопись, специально приходил «Ярославль 
человек», крещеный половчанин Сонгур. Это мог быть слуга Святослава Ярославича, 
оставленного в Сарае заложником у Батыя. Когда Даниил собирался идти на прием к 
Батыю, Сонгур пришел и заявил: «Брат твой Ярослав кланялся кусту и тебе 
кланяться», но Даниил отказался от вероисповедных споров, подозревая умышленное