резчики, керамисты, художники возвели архитектурное чудо. Собор убран парными 
скульптурными изваяниями львов. Лев — символ власти суздальских князей. И вот 
теперь главная святыня города и торжественная усыпальница русских князей и 
епископов разорена и разграблена.

...4 марта 1238 года на берегу реки Сити владимирские полки были окружены 
огромным вражеским войском и честно сложили головы свои, защищая Русь.

Страшная угроза надвигалась на Новгород. Одна из татарских ратей вдруг 
вторглась в Новгородскую волость и осадила небольшой Торжок. Долго, целых две 
недели, защищались горожане; против них были двинуты осадные машины и в конце 
концов «изнемогошася люди во граде». Александр не был в силах помочь Торжку: 
слухи о злодеяниях татаро-монголов, об их мощи вызывали ужас и панику. Люди 
были «в недоумении и страхе», — записал новгородский летописец.

С горечью убеждался князь, что тяжело, с поражений и вражеских осад, начинается 
его воинский путь. Новгородское вече приняло решение запереться, молиться и 
ждать, а уж если жребий выпадет — обороняться. Торжок пал 5 марта, а жителей 
его «исекоша вся от мужска полу и до женьска», все «изъобнажено и поругано».

Новгород и его князь Александр пережили дни лихорадочной тревоги, когда татары 
от Торжка направились селигерским путем на север, походя «все люди секуще акы 
траву». Батый не пошел на Новгород более коротким путем, через Валдай — Крестцы 
— Бронницы, опасаясь при весеннем разливе переправ через Мету и Волхов. Он, 
видимо, избрал дорогу от Селигера по Березовскому плесу с выходом в бассейн 
Ильменя. Но весной и эта озерно-лесистая местность была труднопроходима.

Население укрывалось в лесах. Часть жителей северной Руси искала спасения даже 
в Норвегии, в Малан-ген-фьорде.

Однако татары и так зашли уж слишком далеко на север. К тому же начиналась 
весна — опасно было так отрываться от степных кормовых баз.

Наконец дозоры принесли Александру первую отрадную весть: дойдя до Игнача 
креста, что в ста с лишним километрах от Новгорода, татары вдруг повернули 
обратно. Новгород был спасен. Летописец отметил: «Новгород же заступи бог, и 
святая великая и соборная апостольская церковь, святая Софья...» Не исключено, 
что новгородские бояре применили дипломатию и свое сильнейшее ^оружие — деньги. 
Возможное предложение владыки об откупе могло быть охотно принято забредшими в 
селигерские болота завоевателями.

Александр в эти месяцы, дни и часы смертельной опасности еще ничего не знал о 
судьбах переяславских полков своего отца. Но вскоре пришли гонцы и поведали, 
что Ярослав жив, что татары его не настигли.

Легко понять, какие чувства испытывал Александр, когда в том же 1238 году через 
сожженный Торжок, опустошенные Тверь и Переяславль прибыл он в выжженный, 
разоренный и опоганенный Владимир, чтобы присутствовать на княжеском съезде по 
случаю вступления его отца Ярослава на великокняжеский стол!

Красой города были Золотые ворота. Торжественная высокая арка, крытые 
позолоченной медью тяжелые дубовые створы, а сверху надвратный храм положения 
риз богородицы. Культ богородицы привился здесь с той поры, как Андрей перенес 
в город из киевского Вышгорода знаменитую византийскую икону высокого образца 
«Умиления». ...Теперь с Золотых ворот содрана золоченая медь, рядом зияет 
пролом в стене крепости, окна в домах вместо стекол затянуты бычьим пузырем, 
забиты деревом, в храмах все кое-как залеплено, забито, замазано, подперто, 
подновлено и наспех после всех осквернений освящено, чтобы хоть было где 
отпевать павших.

На память, пришла заповедь митрополита Георгия: «Аще убиют или срежутся в 
церкви, да не поют в ней 40 дней, потом вскопают помост церковный и высыплют 
залитый кровью слой земли; аще и на стены будет кровь попала, да омывают водой 
и молитву створят и водой покропят святою» и уж потом «почнут пети». Думалось: 
кропи не кропи — руины они и есть руины. Родина лежала в развалинах.

Одна была надежда — они оставили Русь, как то бывало с печенегами. Оживет 
страна. Так думал не он один. Так думали тогда все на Руси.

Проехав через Золотые ворота в Новом городе на главную улицу, Александр увидел 
справа сожженные старые княжеские дворы Долгорукого с их храмами Спаса и 
Георгия — покровителя князей и дружины, а слева, в северо-западном углу, в 
отдалении, — покрытый копотью, без крыши женский Княгинин монастырь. Лишь как 
прежде с высоты двора Долгорукого над водной гладью Клязьмы открывались с 
детства близкие окрестные поймы и леса. Тем горше было в городе. Миновав 
сгоревшую деревянную церковь Пятницы, через Торговые ворота в стене Старого 
города попал Александр в аристократический центр. Перед ним за полуразрушенной 
невысокой зубчатой стеной Детинца стоял разоренный, почерневший, с ребрами 
ободранных куполов Успенский собор; следы пожара и опустошения несли на себе и 
епископский двор, и палаты дворца Всеволода, расположенные по сторонам