Но Суворов решал без хозяина. Мелас предположил, что Суворов хочет овладеть 
Генуей для России, и в этом смысле послал донесение Тугуту. Гофкригсрат повелел 
Кленау прекратить продвижение и ничего не предпринимать впредь до новых 
инструкций из Вены. Одновременно гофкригсрат отдал еще ряд директив по армии. 
Извещая обо всем этом Суворова, Мелас с откровенным цинизмом писал: «Так как 
означенное высочайшее повеление должно быть исполнено безотлагательно, то я 
прямо уже сообщил о нем по принадлежности и сделал надлежащие распоряжения». 
Так Мелас сообщил главнокомандующему для сведения о важных распоряжениях по 
армии. Дальше идти было некуда.

Еще на другой день после Нови Суворов, узнав о необходимости прервать 
преследование, писал Растопчину: «После кровопролитного боя мы одержали победу, 
но мне все не мило. Повеления, поминутно присылаемые из Гофкригсрата, 
расстраивают мое здоровье. Я здесь не могу продолжать службу».

Последующие действия австрийцев окончательно вывели Суворова из себя. Он 
отправил в Петербург копию упомянутого сообщения Меласа, желчно жаловался, что 
«хотят операциями править за тысячу верст, не знают, что всякая минута на месте 
заставляет оные переменять», и твердо заявлял, что должен будет «вскоре, в 
каком ни на есть хуторе или гробе убежище искать».

Графу Растопчину Суворов писал: «Политика, критика, Тугут, Директория, Лондон, 
Потсдам – Боже сохрани!»

На этот раз Павел понял нелепость и недопустимость создавшегося положения. Он 
приказал объявить в Вене, что если там не изменят своего поведения с Суворовым, 
то фельдмаршалу будет предоставлено действовать, не считаясь с желаниями 
австрийцев.

А каковы будут эти действия, в том не было секрета. Суворов готовил поход на 
Париж!

Он провел блестящую кампанию: в течение четырех месяцев Италия была очищена от 
французов. Не нужно забывать, что Бонапарту для завоевания той же Италии 
понадобились незадолго перед тем четыре кампании, хотя противниками Бонапарта 
выступали австрийцы, то есть гораздо более слабая армия, нежели та, с которой 
пришлось сражаться Суворову.

Достойным финалом этой замечательной кампании должно было явиться взятие 
французской столицы. Уже был намечен маршрут похода: Генуя – Ницца – Париж. Уже 
начались приготовления. В июле 1799 года Суворов составил несколько вариантов 
плана вторжения во Францию через Генуэзскую Ривьеру. Определена была и 
численность войск для этой цели (42 тысячи человек). Уже в Петербурге ждали 
известий об успехах русского оружия на полях Франции (например, П. В. За– 
вадовский писал 26 августа 1799 года: «Я считаю, что вход его [Суворова] и во 
Францию так же победоносен будет, как и в Италию»).

Но в дело вмешались австрийцы, сорвали грандиозный замысел Суворова и заставили 
его вместо того двинуться на второстепенный театр войны.

Нет сомнения, что австрийское правительство, не желавшее допустить занятия 
Парижа Суворовым (так как это чрезмерно повысило бы политическое влияние и 
авторитет России) действовало при прямой поддержке Англии.

Недоброжелательство по отношению к фельдмаршалу и решительное сопротивление 
облюбованному им плану похода на Париж было одним из звеньев в общей цепи 
начавшихся интриг против России. Больше того, теперь пребывание русской армии в 
Италии оказывалось для австрийцев явной помехой. Они хотели остаться один на 
один с итальянским народом, чтобы без помехи эксплоатировать его. Отсюда возник 
план переброски Суворова в Швейцарию.

По этому плану австрийская шестидесятитысячная армия эрцгерцога Карла 
переводилась на Рейн, где со стороны французов действовали только 
незначительные отряды. Суворов же должен был примкнуть к находившемуся уже в 
Швейцарии русскому двадцатисемитысячному корпусу Римского-Корсакова и 
противостоять восьмидесятитысячной армии Массены, изрядно потрепавшего уже 
австрийцев.

План делал честь его составителю – Тугуту: Италия предоставлялась в полное 
распоряжение Австрии; австрийские войска уводились на спокойный театр войны; 
грозному Мас– сене подставлялись русские войска: кто бы из них ни победил, оба 
ослабеют, и Австрия так иди иначе извлечет из этого пользу.

Австрийцы без особого труда получили согласие Павла на этот план. «Сокрушаюсь 
сердцем обо всех происшествиях, ниспровергающих меры наши к спасению Европы, – 
растерянно писал Суворову одураченный император, – но на кого же пенять?» Этот 
риторический вопрос остался, разумеется, без ответа.

Следует иметь в виду, что, по мысли Суворова, не ему надлежало идти в Швейцарию,