На Суворова было страшно смотреть. Не то чтобы он опасался поражения. Но 
небывалая неудача его «чудо-богатырей», сражавшихся под его личным руководством,
 была для него оскорбительна, почти позорна. Он выходил из себя, кричал, что не 
переживет этого дня. Прибывавшие с донесениями офицеры, видя его в таком 
состоянии, вскакивали на коней и галопом неслись к своим частям; приехав, они 
бросали только два слова: «Атаковать! Победить!» – и отчаянное напряжение 
полководца распространялось через них на всю армию.

Третья атака, подобно двум предыдущим, была отбита. Солдаты отзывались, о своих 
противниках со смесью удивления и уважения. Был час дня. Бой затих по всей 
линии. Изнемогавшие от жажды, утомленные до предела сил, люди искали 
какого-нибудь укрытия от палящих лучей солнца.

Суворов, сидя в разбитой для него палатке, размышлял над результатами 
девятичасового сражения. Мужество французов и выгода их позиции позволили им 
отбить все атаки. Но истекшая фаза сражения показала, что Моро ввел уже в дело 
все свои силы. У Суворова же оставались еще крупные резервы: отряды Меласа и 
Розенберга. Он приберегал их, чтобы в решительную минуту сразу перетянуть чашу 
весов на свою сторону. Теперь эта минута приблизилась.

Меласу было приказано атаковать правое крыло французов. В 4 часа пополудни 
начался одновременный штурм по всему фронту. Со стороны союзников сражались 46 
тысяч человек. На этот раз соотношение сил было слишком неодинаково. Мелас 
первый одержал успех над ослабленным французским флангом и стал продвигаться в 
тыл Нови. Прискакавший Сен-Сир героическими усилиями задержал австрийцев, но 
это могло помочь лишь отступлению французской армии: войска Багратиона и 
Дерфельдена ворвались, наконец, в Нови.

В 6 часов вечера французы начали отступать, но было уже поздно. Сказалась 
ошибка Моро, который под впечатлением успешных действий своих войск в первой 
половине дня не воспользовался наступившей передышкой, чтобы отвести свою армию.
 Теперь оказалось невозможным сохранить порядок в отступлении. Левое крыло 
французов отошло на деревню Пастурану, но туда уже надвигались от Нови русские. 
Отступавшие столпились в узких улочках деревни. В это время небольшой 
австрийский отряд взошел на соседнюю возвышенность и открыл частый огонь по 
густым толпам французов. Это послужило сигналом. Французы бросились врассыпную, 
ища спасения кто как мог. Генерал Груши с одним батальоном пробовал обороняться,
 но был изранен и взят в плен. Только части Сен-Сира отступили в относительном 
порядке. Остальные полки бежали, бросая оружие, укрываясь в кустарниках и 
глубоких оврагах. Спустившаяся темнота предотвратила полное истребление 
беглецов.

Суворов дал отдых своим истомленным войскам, возложив преследование на свежий 
корпус Розенберга. В руки союзников попала вся неприятельская артиллерия, 
большая часть обоза и 4 знамени. Французы потеряли во время сражения 6 500 
человек, при отступлении еще 4 тысячи были взяты в плен, и множество солдат 
рассеялось по окрестностям. Французская армия уменьшилась почти вдвое. Потери 
союзников составили 1 250 человек убитыми и 4 700 ранеными.

Много лет спустя кто-то однажды спросил у Моро его мнение о Суворове при Нови.

– Что же можно сказать, – ответил Моро, – о генерале, который обладает 
стойкостью выше человеческой, который погибнет сам и уложит свою армию до 
последнего солдата, прежде чем отступит на один шаг?[122 - Суворов же отозвался 
о Моро так: «Он меня несколько понимает, но я его лучше».]

Суворов по окончании битвы приехал на отведенную ему квартиру и, увидя Фукса, 
пришедшего к нему писать реляцию, встретил его словами:

		Конец – и слава бою!
		Ты будь моей трубою!

Судя по всему, он был очень горд этим экспромтом.

Союзники почти не преследовали Моро, который привел в порядок остатки своих 
войск и снова занял проходы в Апеннинах. Принцип Суворова – вести неуклонное 
преследование, так как «недорубленный лес опять вырастает», – в этот раз 
совершенно не был соблюден. Австрийские военные исследователи нагромоздили по 
этому поводу целый ворох обвинений против русского полководца, но в 
действительности именно австрийцы явились прямыми виновниками инертности 
преследования. На следующий день после сражения Мелас объявил Суворову, что 
армия обеспечена хлебом только на два дня. Достать продовольствие в Апеннинах 
было невозможно, идти на Ривьеру с двухдневным запасом тем более. Кроме того, 
австрийцы заявили, что нет мулов для перевозки продуктов.

Исполненный негодования, Суворов приказал срочно добыть мулов и продовольствие 
и оповестил, что дальнейшее наступление откладывается на несколько дней. 
Австрийскому генералу Кленау он предписал двигаться к Генуе вдоль морского 
берега. Взятие Генуи не должно было представить особого труда: английский флот 
блокировал ее, жители роптали на французов.