армией нависла угроза окружения, но это не смутило непреклонную волю полководца.
 Он решил на другой день, в четвертый раз, возобновить сражение, разбить 
Макдональда и тогда обратиться всеми силами против Моро.

Если трудно сохранять решительность при осуществлении намеченного плана, то еще 
труднее быстро принимать соответствующие данному случаю решения.

Суворов был великий мастер на это.

Принимая данное решение, он руководствовался своим обычным принципом: бить 
врага по частям, и сперва того, кто более опасен.

Однако войска Макдональда были уже разбиты. На собранном им военном совете 
выяснились огромные потери, расстройство полков, отсутствие снарядов у 
артиллерии. Все это – и в еще большей степени – имело место в войсках коалиции, 
но преодолевалось железным упорством старого фельдмаршала.

Не получив сведений о движении Моро, Макдональд в 12 часов ночи начал 
отступление. На берегах были оставлены бивачные костры, чтобы создать видимость 
нахождения армии.

В 5 часов утра казачьи разъезды доставили весть об уходе противника. Немедленно 
началось преследование. Шедшая в арьергарде дивизия Виктора была атакована и 
разбита; при этом была взята в плен знаменитая 17-я полубригада, считавшаяся 
гордостью всех французских армий. Войска Макдональда катились в Тоскану, 
отгрызаясь от преследователей, но не представляя уже собой серьезной военной 
силы.

Трехдневное сражение вырвало из рядов противника около 6 тысяч человек; во 
время отступления французы потеряли еще около 12 тысяч, в том числе 4 генералов 
и 502 офицера.[117 - Между прочим, были взяты в плен генералы Оливье и Руска; 
они выли отпущены «под пароль» в обмен на союзных генералов.] Потери русских, 
согласно донесению Суворова Павлу I, составили 680 убитых и 2 100 раненых, 
потери австрийцев 350 убитых и 1 900 раненых.

Так окончилась битва при Треббии.

Даже иностранные исследователи, склонные с лупой в руках отыскивать 
какие-нибудь погрешности в действиях Суворова, восхищаются его поведением в 
этом сражении.

По выражению Моро, марш к Треббии «является верхом военного искусства» («Cest 
le sublime de lart militaire»). Сам Макдональд был такого же мнения. В 1807 
году на приеме в Тюильри он указал русскому посланнику на увивавшуюся вокруг 
Наполеона толпу и промолвил:

– Не видать бы этой челяди Тюильрийского дворца, если бы у вас нашелся другой 
Суворов.

Несколько лет спустя, при дворе Наполеона, Макдональд сказал русскому послу, 
графу П. Толстому: «Хоть император Наполеон не дозволяет себе порицать кампанию 
Суворова в Италии, но он не любит говорить о ней. Я был очень молод во время 
сражения при Треббии. Эта неудача могла бы иметь пагубное влияние на мою 
карьеру, меня спасло лишь то, что победителем моим был Суворов».

Император Павел ничего не понимал в военном искусстве, но прислал Суворову 
осыпанный бриллиантами портрет и милостивый рескрипт, в котором выражал 
благодарность за «прославление его царствования», и заявил: «Бейте французов, а 
мы будем бить вам в ладоши».

Австрийцы же остались недовольны. Черная зависть и тупость окончательно 
возобладали в их отношении к Суворову.

Австрийский император прислал Суворову двусмысленный рескрипт, содержавший 
намек на то, что главную причину суворовских побед составляло «столь часто 
испытанное счастье ваше».

Полководец был жестоко уязвлен этим.

Русскому послу в Вене он с горечью писал: «Счастье! – говорит римский 
император… Ослиная в армии голова тоже говорила мне – слепое счастье!» А тем, 
кто находился подле него, он насмешливо сказал:

– Беда без фортуны, но горе без таланта.

Суворов не раз задумывался над вопросом о пресловутом «счастьи» и уверенно 
разрешал этот вопрос. «Большое дарование в военном человеке есть счастье, – 
написал однажды Суворов знаменательные слова. – Мазарин о выхваляемом ему 
военачальнике спрашивал на конце всегда: счастлив-ли он. Репнин велик, но 
несчастлив. Голицын счастлив, избирай Голицына, хотя заикающегося».