Когда же распоряжаться в совете стала военная бездарность вроде 
премьер-министра барона Тугута (1734–1818),[108 - Кроме Тугута, членами 
гофкригсрата были: Дитрихштейн, Тюрпин, Ламберт, Колоредо и др. Все они были 
совершенно неискушенными в военном деле.] вредное влияние гофкригсрата, 
пытавшегося во всех мелочах управлять из Вены армиями, находившимися на 
расстоянии многих сотен верст, достигло исключительных размеров.

Ходить на помочах Суворов вообще не желал, тем более на австрийских. Он 
отказался посетить Тугута, объяснив этот отказ так: «Куда мне с ним говорить? 
Он моего не знает, а я его дела не ведаю». Когда к нему явились члены 
гофкригсрата, он отказался изложить им свой план кампании, сказав, что рассудит 
обо всем на месте. Тогда австрийцы привезли собственный план, предусматривавший 
оттеснение французов до реки Адды. Суворов перечеркнул его накрест, заявив:

– Я начну с Адды… А кончу, где богу будет угодно.

Разумеется, у него имелся уже план войны. Но Суворов всегда составлял свои 
планы в общих чертах, моментально видоизменяя их в зависимости от обстановки. 
Было здесь и еще одно соображение, которое он высказал своим приближенным:

– Если гофкригсрат узнает мои намерения, то через несколько дней о них будут 
знать и французы.

Это не были необоснованные слова. Фукс, секретарь Суворова (бывший в то же 
время агентом тайной экспедиции), писал: «Я сам нашел в бумагах у взятых в 
полон французских генералов подробнейшие сведения о предположениях австрийских, 
из Вены им сообщенные». Французские шпионы выкрали в Вене план движения корпуса 
Розенберга, и если бы Суворов не двигался гораздо быстрее, чем предполагалось, 
французы успели бы подготовиться гораздо лучше.

Опасение перед происками французских шпионов показывает, с какой серьезностью 
подходил Суворов к своим новым противникам.

Годы 1793–1799 были годами ошеломляющих побед французских армий. Оборванные 
французские солдаты несли на штыках своих новые идеи, всемирные лозунги свободы,
 равенства и братства. Воодушевленные этими идеями, взрывавшими закостенелые 
устои феодальных государств, французы сражались с невиданным энтузиазмом.

Правда, к концу XVIII века, во времена Директории и Бонапарта революционные 
войны Франции стали превращаться в войны захватнические. Впоследствии, когда 
Бонапарт сделался императором, процесс превращения оборонительных войн 
французской республики в захватнические достиг полного завершения.

«…войны великой французской революции начались как национальные и были таковыми.
 Эти войны были революционны: защита великой революции против коалиции 
контрреволюционных монархий. А когда Наполеон создал французскую империю с 
порабощением целого ряда давно сложившихся, крупных, жизнеспособных, 
национальных государств Европы, тогда из национальных французских войн 
получились империалистские, породившие в свою очередь национально– 
освободительные войны против империализма Наполеона».[109 - В. И. Ленин. Соч., 
изд. 3, т. XIX, стр. 181.]

Но в 1799 году французская армия была очень сильна – и в идейном и в 
организационном отношении. Во главе французских войск стояли талантливые 
военачальники, выдвинувшиеся благодаря своим дарованиям, а не вследствие 
знатности рода. Революция же создала новую военную систему; армии были легки и 
подвижны, они не везли с собой громоздких, обозов, а питались за счет местных 
средств. В условиях непрерывных боев, когда не было времени обучать солдат 
сложному маневрированию, стали часто применять энергичный удар холодным 
оружием; вместо линейного строя применялся строй глубоких колонн и цепей. 
Старая тактика, осмотрительная, робко выжидающая, сменилась бешеным натиском; 
французы с бестрепетной храбростью, часто истомленные и голодные, предпринимали 
атаки, стремясь прорвать фронт либо обойти расположение неприятеля. «Ничего не 
сделано, пока остается хоть что-нибудь сделать», было девизом французских 
командующих, и к этому присоединялся другой девиз: «Делать каждое усилие так, 
как будто бы оно было последним». И старые армии были способны на подобное 
напряжение, но только изредка и ненадолго: французы возвели исключение в 
правило, и в результате старые армии терпели одно поражение за другим.

Только одна система обладала такой же силой: то была суворовская система. В 
тактическом отношении Суворов уже давно комбинировал линейный строй с 
колоннами; что еще важнее – он противопоставил французам такую же энергию, 
бесстрашие, подвижность и способность к лишениям.

Питт недаром настаивал на посылке Суворова. Старая тактика обанкротилась, но в 
суворовской тактике были предвосхищены все главные преимущества французов.

Выполнители этой тактики, русские солдаты, были воспитаны своим полководцем так,
 что и у них каждое усилие производилось с максимальным напряжением сил, и они 
дрались всегда по выражению Суворова, «как отчаянные… а ничего нет страшнее