английское правительство сумело втянуть Россию в составившуюся антифранцузскую 
коалицию (Англия, Австрия, Турция, Неаполь).[105 - Союзные договоры были 
подписаны: с Неаполем 17 ноября 1798 года, с Англией 17 декабря 1798 года, с 
Турцией 23 декабря 1798 года и с Австрией в январе 1799 года.] В договоре с 
Англией участие России было прямо объяснено стремлением «действительнейшими 
мерами положить предел успехам французского оружия и распространению правил 
анархических; принудить Францию войти в прежние границы и тем восстановить в 
Европе прочный мир и политическое равновесие».

Русский флот под командой Ушакова отплыл в Средиземное море и занял Ионические 
острова. Одновременно было приказано снарядить двадцатитысячный корпус под 
начальством генерала Розенберга и двинуть его в Вену для присоединения к 
австрийской армии.

Встал вопрос: кого назначить главнокомандующим соединенными русско-австрийскими 
силами? Намечали принца Оранского, но он скоропостижно скончался; остальные 
кандидаты были известны понесенными ими от французов поражениями. Тогда глава 
английского правительства Питт, представлявший собой «мозг» коалиции, выдвинул 
кандидатуру Суворова. Австрийцы поддержали это предложение и обратились к Павлу,
 прося послать полководца, «коего мужество и подвиги служили бы ручательством в 
успехе великого дела».

В Европе уже давно считали Суворова единственным полководцем, который сможет 
успешно вести войну против французов. 25 января 1795 года гессенский надворный 
советник Вердье писал: «Русские только одни могут переменить нашу в немецкой 
земле войну. Суворова с 30 тысячами довольно; без него 60 000 мало… Фабий 
побеждал, удаляясь от сражения, а Суворов побеждает, наступая на неприятеля. 
Если бы наши немецкие войска имели начальником своим пол-Суворова, французы не 
прогнали бы их до Майнца… Суворовские курьеры всегда привозят известия о 
победах, а курьеры императорские спрашивают о позволении побеждать». Больше 
того: повидимому, уже предпринимались конкретные шаги. Так, П. В. Завадовский 
писал в ноябре 1794 года Ал. Р. Воронцову: «Австрийцы же, между тем, просят 
нелепаго, чтобы мы дали 40 тысяч войска и генерала Суворова на чужую издержку, 
против французов… Замашка ни с которой стороны ни у места и Тугут глупо бредит».
 Однако то, что в 1794 году казалось бредом, сбылось в 1799 году.

В первую минуту император даже был польщен просьбой иностранных правительств.

– Вот каковы русские – всегда пригождаются! – воскликнул он и тотчас отправил в 
Кончанское генерала Толбухина с рескриптом.

Тревожась, как бы старый фельдмаршал не отказался, Павел приложил к 
официальному рескрипту частное письмо. «Граф Александр Васильевич! Теперь нам 
не время рассчитываться. Виноватого бог простит. Римский император требует вас 
в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на сие 
согласиться, а ваше спасти их. Поспешите приездом сюда и не отнимайте у славы 
вашей времени, а у меня удовольствия вас видеть».

Беспокойство Павла было напрасным. Что значили для Суворова перенесенные обиды, 
когда перед ним открывалась манящая возможность снова стать во главе 
«чудо-богатырей» и сразиться с сильнейшей армией в свете! Уже давно он говорил:

– Я почитаю божеским наказанием, что до сей поры ни разу не встретился с 
Бонапартом.

И вот в перспективе встреча с ближайшими соратниками Бонапарта, а то и с ним 
самим.

Тоска, болезни, обиды – все было забыто. На другой же день он выехал в 
Петербург. Теперь поясница не мешала быстрой езде; через несколько дней Суворов 
был в столице.

Любопытная деталь: у главнокомандующего союзными силами не оказалось в тот 
момент денег на дорогу и пришлось занять 250 рублей у старосты.

Известие об этом вызвало живейшую радость в войсках, да и не только в войсках: 
толпы народа бегали за каретой Суворова. Его былая слава засияла еще ярче от 
окружившего ее после кончанской ссылки ореола. Павел держал себя с полководцем 
весьма предупредительно: он тотчас наградил его орденом и всячески подчеркивал 
свое благоволение. Придворная челядь устремилась к Суворову. В несколько дней 
он перешел от опалы к небывалому почету. Такие метаморфозы являются пробным 
камнем для человека, и надо констатировать, что это испытание Суворов выдержал 
блестяще. Он ни в чем не изменил себе: подобострастие придворных отскакивало от 
него; голова его осталась холодной, а сердце не очерствело.

В суматохе военных приготовлений, в чаду лести фельдмаршал получил 
полуграмотное письмо от некой старушки Синицыной; ее сын офицер был сослан 
Павлом «навечно» в Сибирь. Не найдя нигде защиты, Синицына обратилась к 
Суворову. Он немедленно отозвался: «Милостивая государыня! Я молиться богу буду,
 молись и ты – и оба молиться будем мы. С почтением пребуду ваш покорный слуга».